Личный пилот Гитлера. Воспоминания обергруппенфюрера СС. 1939-1945
Шрифт:
Подготовка к бегству
Покидая бункер фюрера, я сказал Бецу, что мы должны покинуть Берлин этим же вечером. Для прорыва нам нужно было достать подходящую одежду. Мы не могли и шагу сделать из бункера, одетые в кожаные пальто и к тому же еще с чемоданами в руках. К этому времени добраться до самолета на машине уже было невозможно, оставалось только идти пешком. Гитлер покинул этот мир примерно в семь часов вечера, а не в четыре, как я позднее читал в газетах. [5] Мы немедленно направились к профессору Хазе, который не мог отойти от операционного стола в течение целого дня, он и сейчас делал операцию. Я попросил его принести две маскировочные
5
Согласно свидетельствам большинства очевидцев, Гитлер покончил с собой между 15.30 и 16.00. Автор лично при этом не присутствовал, так что он мог пользоваться непроверенной информацией. Кроме того, также по свидетельствам большинства очевидцев, уже мертвый Гитлер сидел на диване рядом с Евой Браун, а не лежал на полу, как несколько ниже утверждает автор.
Он был удивлен, узнав, что все зашло так далеко. Поручив дальнейшее проведение операции своему помощнику, он спустя несколько минут вернулся с маскировочными куртками, но без вещмешков. Профессор объяснил, что не смог найти ни одного вещмешка, поскольку раненых сейчас доставляют с позиций, расположенных всего в 200 метрах отсюда, поэтому у них нет с собой вещмешков. Я предложил Хазе все свои вещи, в том числе большое число рубашек, носков и других предметов одежды, которые он с благодарностью принял, поскольку раненые продолжали прибывать в госпиталь, а их одежда была пропитана кровью или же порвана в клочья, и ее нечем было заменить. Профессор Хазе мог забрать вещи из моей комнаты в бункере, которая находилась всего в 200 метрах от операционной. Я уже уложил нужные мне вещи и сменил одежду. В это время меня вызвал к себе Борман.
Я нашел большой рюкзак, принадлежавший солдату, служившему в военно-воздушных силах, однако у него отсутствовали ремни. Я достал длинные ремни из чемодана Бормана и пришил их к своему рюкзаку. Затем я сжег свои документы и удостоверение, а также уничтожил все, что мне было больше не нужно. Бец и Раттенхубер сделали то же самое. Пока мы занимались приготовлениями к прорыву, пришел профессор Хазе, чтобы забрать оставшуюся одежду. Он собирал ее у всех, проживавших в бункере, и в конечном итоге у него скопилась целая гора вещей.
Подробности кремации
Все приготовления заняли примерно полтора часа. Чтобы убедиться, что все идет как надо, Бец и я двинулись по проходу, соединявшему рейхсканцелярию и бункер фюрера. Не успел я сделать и двадцати шагов, как почувствовал дым от сигарет, хотя ранее в бункере фюрера курить строго запрещалось. Я ускорил шаг и вскоре увидел перед собой доктора Геббельса, генералов СС Раттенхубера и Мюллера, рейхсляйтера Бормана и еще примерно дюжину эсэсовцев. Все ожесточенно жестикулировали, находясь в состоянии нервного возбуждения. Я направился прямо к Геббельсу и спросил, все ли кончено. Он ответил утвердительно. Я спросил, находится ли Гитлер все еще в своей комнате, но Геббельс ответил, что его останки уже кремированы. Когда я заявил, что Гитлер именно мне поручил сжечь свое тело и тело Евы Браун, Геббельс пояснил: «Гитлер дал такое поручение всем, с кем он прощался в последние часы своей жизни. Вскоре после того, как я с ним попрощался, он совершил самоубийство». Я спросил: застрелился ли он? Геббельс ответил: «Да, он выстрелил себе в висок и упал на пол. Ева Браун приняла яд и сидела на диване, было такое впечатление, что она просто спит».
Затем я узнал и все остальные подробности. Гитлера, завернутого в одеяла, протащили по земле. Кемпке, личный водитель Гитлера, принес для кремации большое количество бензина. Она состоялась в присутствии Геббельса, Бормана, Мюллера и Раттенхубера. Раттенхубер добавил, что тело Евы Браун приподнялось над землей – хорошо известно, что горящие тела начинают двигаться. Тело Гитлера просто сморщилось.
Успех нашего прорыва зависит от генерала Рауха
Подготовившись к прорыву, я отдал себя в распоряжение рейхсляйтера Бормана и ожидал его приказа. Борман объяснил мне, что успех нашего прорыва зависит от генерала Рауха, который все еще держит оборону в районе Шарлоттенбурга, и нам надо обязательно уходить сегодня или завтра. Раух должен был прибыть сюда в одиннадцать часов вечера. Предложения о капитуляции начали рассматриваться после того, как мы узнали, что русские насилуют всех встречных женщин, как молодых, так и старых, в том числе и медсестер, и что они оставили умирать без всякой помощи всех раненых в госпитале, расположенном в Вайсензее. Когда медсестры, находившиеся в полевом госпитале под бункером, узнали об этом – а некоторые из медсестер на самом деле были очень хороши, – они все стали просить для себя яд. Вместе с тем в бункере находилось большое число женщин и детей, которым грозила та же участь, сотни раненых, некоторые из которых могли умереть от огнестрельных ран.
По этой причине к министру Геббельсу обратились с просьбой официально объявить о сдаче рейхсканцелярии русским. Предполагалось тем же вечером направить к маршалу Жукову генерала Кребса, который немного говорил по-русски, чтобы начать переговоры о сдаче на более гуманных условиях, и предотвратить зверства, которые имели место в Вайсензее.
Затем я направился к Линге, личному камердинеру Гитлера, с просьбой, чтобы он передал мне на хранение портрет Фридриха. Он вынес его из бункера фюрера, и мы осторожно вынули его из рамы, очень бережно выдергивая каждый гвоздь. Мы протерли картину размером 40 на 60 сантиметров от пыли и завернули ее в холст. В своей комнате я поместил ее в походный ранец.
Было одиннадцать часов вечера, когда прибыл генерал Раух. Я не знал его лично, но Раттенхубер служил вместе с ним в гестапо. Они были старыми соратниками и друзьями. Я осведомился у рейхсляйтера Бормана, что сообщил Раух. Он сказал мне, что, по сведениям последнего, русские находятся в Грюневальде и Шпандау, но Хеерштрассе они пока еще не заняли. Мост Хафель все еще обороняет тысяча членов гитлерюгенда под командованием руководителя этой организации Аксмана. Я не возражал против того, чтобы отложить прорыв на сутки.
Тягостные часы в бункере рейхсканцелярии
Фрау Геббельс, Раттенхубер и я собрались в тот вечер вместе. Разговор был весьма печальным. В три часа утра пришел офицер гестапо и доложил своему начальнику, генералу СС Раттенхуберу, что тела Гитлера и его жены кремированы, от них остались только незначительные фрагменты, которые захоронены в воронке от снаряда. Весь двор рейхсканцелярии был покрыт воронками. Позднее, во время допросов в Москве, я узнал, что этот доклад не соответствовал истине.
Посол Хевель, связующее звено между Гитлером и Риббентропом, сидел и пристально вглядывался в фотографию, размером с почтовую открытку, своей молодой жены. Он женился всего несколько месяцев назад. Когда я обратился к нему, он мне рассказал об их последней встрече, при этом не смог сдержать слез, которые падали на фотографию. Я сказал ему: «Хевель, разве ты не уходишь вместе с нами?» Он ответил: «Я пока не знаю. Но я, конечно, не хочу попасть в руки к русским». Я сказал: «Никто из нас этого не хочет. Ты можешь, по крайней мере, попытаться: может быть, у нас и получится вырваться отсюда, хотя шансы на успех не такие уж и большие». – «Прекрасно, Баур, я отправляюсь вместе с вами. Я попытаюсь. Если русские подойдут слишком быстро, я застрелюсь. Я не могу предать своего фюрера, хотя я и не всегда соглашался с его политикой».