Личный поверенный товарища Дзержинского

Северюхин Олег Васильевич

Глава 36

— Дон Николаевич, — раздался голос полковника Борисова, — вы будете заходить или все так же будете стоять у калитки и мотать головой?

Я оторвался от своих мыслей, улыбнулся и вошёл в дом.

— Случилось что-то, — участливо спросил Борисов, — и почему вы без верного телохранителя?

— О нём и хочу поговорить, Александр Васильевич, — задумчиво сказал я, — какие-то сомнения терзают меня, а правильно ли я сделал, выведя её на вас? Может, нам нужно было делать вид, что мы с вами не знакомы?

— Кто

его знает, что правильно, а что неправильно, — философски сказал мой бывший шеф, — время покажет. А она, как-никак, все же та ниточка, которая связывает нас с нашей родиной. Вы тоже ниточка, но у неё возможностей больше. И я её хорошо понимаю. Она терзается, разрывается между своим долгом и вами. И всё идёт к тому, что вы разорвёте эту нить, и мы окажемся без связи с Россией. Мы не можем бросить её, она наша родина и мы должны служить родине, переходя на службу к новым правителям. Другого выхода нет. Причём это понимают все, и они пошли бы на службу к победившему народу, но никто не уверен в своём будущем. И я не уверен. Но я не агрессивен к своим соотечественникам, а те, кто запятнал себя кровью, жаждут дальнейшего кровопролития.

— Но война ещё не закончена, Александр Васильевич, — пытался я сохранить какую-то искорку веру в победу Белого движения.

— Полноте, батенька, — усмехнулся Борисов, — война проиграна давно, в октябре 1917 года, когда не нашлось сил для восстановления власти и порядка, и когда никто не хотел сорганизоваться на противодействие установлению советской власти в стране. И запад давно кинул нас, исключив Россию из числа тех, кто будет в списке победителей над Германией и её союзниками.

— Александр Васильевич, — сказал я, — вы прямо прорицатель какой-то. Война ещё не закончилась и Германия сильна как никогда.

— Дон Николаевич, спуститесь с луны на нашу грешную землю, — улыбнулся полковник, — через месяц-два Германия будет способна только воевать с Россией, пошедшей на огромные уступки, чтобы избежать удушения революции.

Но революция перекинется на Германию. Любая палка имеет два конца. Политика братания и агитация противника на фронте это как вирус, заражающий всех, кто с ним соприкасается. Распропагандированные российские солдаты не препятствовали революции и открывали фронт противнику. И немецкие солдаты видели это, и немецким солдатам не хочется продолжения войны, и они уже распропагандированы, несмотря на немецкое чувство дисциплины.

У окопников своя дисциплина. Когда войска выводят на отдых, их сначала приводят в чувство строевой подготовкой и изучением уставов. А в Германии предреволюционная ситуация, которая взорвётся так, что мало немцам не покажется. Не рой яму другому.

Добровольческая армия в России на последнем издыхании. Антон Иванович Деникин сдал командование генерал-лейтенанту Петру Врангелю и живёт сейчас в одном из пригородов Парижа.

Верховного правителя России адмирала Колчака выгнали с Урала и гонят в Сибирь и в Забайкалье.

Интервенты в России не хотят воевать за Веру, Царя и Отечество. Иностранная помощь быстро переходит в руки Красной Армии. И Колчака Запад

сдаст. Дело времени. А там будем нужны мы для связи с правителями западных стран.

Все эти тезисы об отказе от тайной дипломатии — это популизм чистейшей воды. Всё вернётся на круги своя. И большевики наденут расшитые золотом мундиры с красными лампасами и будут награждать друг друга золотыми орденами с бриллиантами. Бессребреники отойдут в сторону, их отправят коров пасти, всё равно им серебро не нужно.

— Циник вы, Александр Васильевич, — констатировал я своё отношение к тому, что он говорил, хотя и чувствовал, что он во многом прав.

— Я не циник, уважаемый Дон Николаевич, а реалист, — парировал Борисов, — а сейчас давайте поговорим о вашей прекрасной спутнице.

— О чём же? — поинтересовался я.

— Вы такая же романтическая натура, Дон Николаевич, как и сын царя Кипра Пигмалион, — сказал Борисов. — Помните, как в легенде? Пигмалион влюбился в Афродиту и высек из мрамора её. Чем больше он смотрел на эту скульптуру, тем больше находил её совершенной, а потом обратился к богине с просьбой оживить статую. Афродита вдохнула жизнь в мрамор и с пьедестала сошла прекрасная женщина, которая стала женой Пигмалиона и была названа Галатеей.

— В чем же выражается это сходство? — спросил я, несколько обиженный сравнением.

— Я сразу заметил, с какой нежностью вы смотрите на Марию. Вы восхищённо рассказывали о её способностях, как человек, создавший из ничего нечто, что начинает сиять при огранке, — сказал Александр Васильевич. — Вы перестали объективно воспринимать реальность. За пару месяцев такие дела не делаются, а у неё манеры светской дамы. У любого нувориша, как бы он ни был богат, какие бы титулы он себе ни покупал, какие бы учителя его не учили, все равно пробивается плебейское происхождение, которое может исчезнуть через несколько поколений, а, может, и не исчезнуть. А ваша красавица ведёт себя безукоризненно. Так не бывает. Никакой талант не заменит наследственность и воспитание.

— Что же вы предлагаете? — спросил я.

— Как я слышал, — полковник проявил достаточную осведомлённость, не свойственную домоседам, — ваша пассия одна ездила в Париж, что не свойственно золушкам, впервые попавшим за границу. Не ограничивайте её в свободе действий и во время следующего выезда в столицу нужно за ней проследить.

— Господин полковник, — гордо сказал я, — следить за женщиной низко.

— За женщиной — да, — таким же тоном ответил мой шеф, — а за объектом возможной опасности — обязаны.

Он прав, нужно отделять личное от служебного и никогда не смешивать их.

Глава 37

Попив чаю, я пошёл домой.

У калитки на лавочке сидела Мария и ждала меня.

— Дон, я хочу извиниться перед тобой, я была не права, — тихо сказала она, — я больше не буду никуда уезжать одна.

В знак примирения я обнял её за плечи и повёл в дом.

— А если всё-таки появится необходимость снова одной поехать в Париж? — спросил я.