Личный убийца
Шрифт:
Кира откинулась на спинку кресла и затихла, слезы катились по ее щекам. Громко тикали настенные часы, было далеко за полночь.
ГЛАВА 5
Тянулись долгие дни «ничегонеделания». Подворачивались неплатежеспособные клиенты или пустяковые дела типа проверки надежности фирм. Большинство их было введено в компьютер «Шерифа» или дружественной «Альтернативы». Каменев составлял контракт, оговаривал условия выполнения «заказа», проводив клиента, нажимал кнопку и выяснял сальдо партнера клиента по бизнесу, а спустя несколько дней смахивал со лба воображаемый пот и выдавал рекомендации. Вернулся
Затишье выводило Старого Опера из себя, он ждал одного — когда вернется Столетник и предложит что-нибудь «повеселее», кричал, что это не Женька бросил его на произвол судьбы, а судьба — на произвол Женьки. Ему, привыкшему к захватам и перестрелкам, казалось, что частные охранные и детективные структуры созданы для того лишь, чтобы выкачивать деньги из карманов доверчивых клиентов да еще мешать правоохранительным органам бороться с криминалом.
— Тунеядцы, едрит твою ангидрит!.. — метался он по конторе в поисках пятого угла. — «Шестьдесят долларов в час и ни центом меньше!..» Да я бы вам и цента не дал за такую работу! Накупили компьютеров и автомобилей, вооружились до зубов, а какая от вас польза?.. Валик Александров хоть бабушкам рассказывает, какие им справки для пенсии нужны!..
— Раз на раз не приходится, — листая газету, философски изрекал Решетников. — Завари-ка лучше чайку.
«Они сошлись — вода и камень», — перенес на их отношения пушкинские строки Александров. Если бы не Каменев, в конторе было бы тихо, как в морге: сила, отчаянная смелость, бурные эмоции так глубоко прятались в категорически непьющем Решетникове, что он казался абсолютно аморфным телом. Те же качества в Каменеве постоянно искали выхода — на не знавших его людей он наводил страх. В целом же они уравновешивали друг друга.
— Слушай, Викентий, — ни с того ни с сего заговорил Старый Опер, когда однажды днем они пили чай с сушками, уютно устроившись в офисных креслах и глядя на мокрую от дождя Первомайскую, — я все хотел тебя спросить, как ты ту бабу вычислил из «Химволокна»?
— А что?
— Просто интересно. Я со следователем разговаривал, они ведь эту фирму всерьез раскручивали, каждого проверяли-перепроверяли и ничего не нашли. А ты за две недели на след Князя вышел через нее.
Решетников взял из бумажного пакета сушку, разломил на четыре кусочка и опустил в чай.
— У нас в Омске так пили, — объяснил, почувствовав недоумение Каменева.
Каменев прочитал в уклонении от ответа свое:
— Так я и думал!
— А что? Попробуй, очень вкусно, — выловив в кружке пропитавшуюся сладким чаем сушку, отправил ее в рот Решетников и для убедительности закрыл глаза.
— Ты ее в постель затащил, да? Напоил, она тебе все и выложила?
— Ты про что?
— Про бабу.
— А я — про сушки.
Дождь застал прохожих врасплох, как это часто бывает в середине апреля, и теперь они бежали под арки домов, в магазины и под навесы автобусных остановок, перенося через потоки воды промокших детей.
— Пойду я домой, возьму бутылочку «Русской», селедку. Жирную такую, пряного посола, атлантическую, — мечтательно проговорил Каменев. — Накрошу лучку, полью подсолнечным маслицем, поперчу, покуда будет картошечка «в мундирах» вариться. А потом
— Кого? — очнулся от своих мыслей Решетников.
— Что — кого?
— Приговоришь кого?
— Картошечку… то есть водочку… Ты совсем меня сбил! Глухой, что ли?
— Зато у меня нюх хороший.
— При чем тут нюх?
— Как — при чем? Бабу по запаху вычислил. Секретаршу Бутусову, офис-менеджера, по-теперешнему.
— Офис-менеджер — это не секретарша, а совсем другое.
— Ладно. Но от нее духами «Коти» пахло. Они, знаешь, дорогие, не каждой бабе по карману. А Бутусова одинокая, разведенка то есть. Одевалась хорошо, в парикмахерскую ходила. Маникюр-педикюр, такси и юбка джерси. Стал за ней следить. После сделок она то в «Избу рыбака», то в «Арагви» накатывала. Я сперва думал — путана. А перед восьмым Князя засек. В очках, бороду наклеил — думал, не узнают. Она к нему в «Вольво» села, через пять минут вышла. Смотрю, в сумке потяжелело. Ага, думаю! И переключился на Князя. Правда, он оторвался от меня, но расклад я уже понял, нужно было клиента вести. Из Новосибирска гонец. Связался по сотовому с офисом «Мтилона», узнал, где он остановился — на Покровке, в «Урале». Седьмого ему деньги пришли, а восьмого, в воскресенье, они на платформе Матвеевское встретились. У гонца «дипломат». Повели его в пакгауз, я в РУОП позвонил. Чувствую, не выходят долго — не успеть, уконтрапупят мужика. Рванул через пути к пакгаузу, и тут «наружка» Князя сработала. Один на платформе в милицейской форме стоял, рядом — подельник его в плаще, вроде электричку ждали. Ну и пальнули по мне. Вначале в плечо, потом по колесам из «узи». А на платформе — толпа, мне не ответить… Дальше не помню — вписался в столб возле полотна и отключился…
Чай остыл, дождь кончился. Каменев посмотрел на часы.
— Хорошо, что вписался, — кивнул удовлетворенно. — В пакгаузе бы тебя непременно пришили.
— Мне не привыкать, — односложно ответил Решетников, и по его отсутствующему взгляду Старый Опер понял, что мысли его уже далеки от этой истории.
Каменев простился и уехал домой, предоставив напарнику самому сдавать контору под охрану. Викентий не торопился, его никто не ждал. Жил он один в недавно купленной на Бауманской квартирке, с женой они развелись. От их брака остался горький осадок на душе да сын Ванечка, которого Решетников навещал в интернате по субботам и забирал домой, если появлялась возможность.
К жизни в постоянном риске ему было действительно не привыкать. Было время, когда он даже искал смерти. Легенда, по которой его внедряли в банду наркодельцов, предусматривала годичную отсидку в сизо и побег из зоны, потом — два года балансирования над пропастью под угрозой разоблачения. Вероломство жены вывело майора из душевного равновесия. Положивший полжизни на борьбу с преступностью, он едва не пристрастился к наркотикам, долго скитался без крова, пока волею судьбы не повстречался со Столетником и не почувствовал почву под ногами.
Викентий проверил электроприборы, отключил компьютер и опечатал оружейный сейф. Оставалось включить датчики охранной сигнализации и позвонить в отделение, но тут в дверь неожиданно позвонили.
Женщина лет тридцати, в мокром от дождя пальто цвета гнилой вишни и такой же шляпке, крепившейся к волосам заколкой желтого металла, в модных шнурованных ботиночках и с сумкой из дорогой кожи смотрела на Решетникова темными, чуть раскосыми глазами. И взгляд, и вся ее фигура выражали настороженность и недоверие.