Личный враг Геринга
Шрифт:
– Похоже, нас не ждали. Что дальше?
– Сейчас, – Бессонов сбросил лямки парашюта и спрыгнул на землю.
– Сейчас не получится… Пятнадцать минут, – крикнул пилот и провел ребром ладони себе по горлу.
«Должен же кто-то отреагировать, – думал Бес, вглядываясь в кромешную темень. – Кажется, огонек…»
Вдруг из темноты послышался сонный окрик:
– Стой, кто идет! Пароль!
– Свои.
– Здравия желаю, товарищ командир. Положим, это не пароль, но стрелять не буду. Что надо?
«Как повезло, что на посту стоял кто-то из полковых», – подумал Бессонов. Поэтому ответил без лукавства:
– Где можно увидеть Александру Васильевну?
– Шурку? Она спит давно… Вон видите огонек? Там их блиндаж. Вы за ней, что ли?
– За ней… за ней, – повторил Бессонов и поспешил в указанном направлении. На ходу стал придумывать, что сказать…
Зашел в блиндаж. На столе коптит лампадка из гильзы. Четверо нар… На них не очень одетые и по причине жары не очень укрытые четыре женщины. Он старался не смотреть и, скорее, не узнал, а почувствовал, где она. Подошел, взял осторожно за руку. Она вздрогнула и открыла глаза.
– Ты?!
– Я, Саша, я…
Она обвила руками его шею и осыпала лицо горячими поцелуями.
– Как? Откуда? – зашептала она.
– Я на минутку. Пролетом…
Женщины проснулись, прикрылись простынями и с нескрываемым любопытством уставились на Шурку и ее гостя.
– Выйдем, – смущенно предложил Бессонов.
– Я сейчас, – ответила девушка, хватая юбку и гимнастерку.
– Да мы и не слушаем… Больно надо, – вслед выходящим разочарованно пробубнили соседки.
– Меня прикомандировали на завод. Летчиком-испытателем. Полетели со мной…
Лицо Шурки застыло, улыбка погасла.
– Не гони лошадей, Пал Григорьевич, – вдруг очень официально ответила она. – Как ты себе это представляешь? Если в темноте не видишь, у меня на лацканах петлицы. И, главное, в каком качестве?
– Жены, – неожиданно для себя самого выпалил Бессонов.
– Пэпэже? – уже холодно поинтересовалась она.
– Что это?
– Походно-полевая жена, – разъяснила для непонятливых Александра.
– Зачем вы… ты так? Я имею честь предложить вам… тебе руку и сердце.
Он замолчал. Молчала и
– Ты даже не сказал, любишь ли…
– Зачем слова? Для меня воздух пропал, солнце погасло, когда вы… ты уехала. Люблю больше жизни и прошу быть моей женой.
– Умеешь ты, Паша, выбирать время… Знай, люб ты мне. Пойду за тобой, куда скажешь, но только после победы. Не сердись, не могу я строить свое персональное счастье, когда столько горя вокруг. Слышу, мотор тарахтит, ждут тебя, пойдем, любимый, провожу.
У самолета она еще раз поцеловала Беса и, как заклятье, проговорила:
– Только попробуй мне погибнуть!
– Оно стоило того? – прокричал летчик, пока Бес мостился на свое место.
– Стоило, брат, стоило… И знай, я – твой должник.
Утро Бес встречал на заводском аэродроме, где с небольшими перерывами провел три месяца.
Первое, что поразило в Саратове, – это масштабы завода. Огромные, просто циклопические цеха. Несмотря на следы недавних бомбардировок и раннее утро, жизнь там кипела. Сновали люди, дымили трубы, где-то ухал молот, визжали металлорежущие станки, летели искры сварки и, о чудо, из огромных ворот группа рабочих выкатывала блестящий, свежевыкрашенный «Як».
Засмотревшись на самолет, Бессонов обратил внимание на рабочих. Почему такие мелкие? Господи, да это же дети! Точнее, подростки. И даже из кабины торчала голова пацана лет шестнадцати. Звонким, но уже ломающимся голосом он командовал маленьким отрядом тяни-толкаев. И это была не игра, а работа.
Что еще поразило Беса, так это обилие платков среди рабочих. Такое впечатление, что он попал на ткацкое предприятие. Независимо от пола и возраста у всех на плече противогазная сумка.
– Извини, товарищ Бессонов, но мне надо доложить о выполнении задания…
Только сейчас Бес вспомнил о пилоте, который тактично мялся у хвоста самолета и ждал, пока тот обратит на него внимание. Наконец рассмотрел. Русоволосый, коренастый крепыш лет тридцати был одет в коричневую летную куртку, синие бриджи и блестящие хромовые сапоги, голенища которых по особому шику смяты в гармошку.
Конец ознакомительного фрагмента.