Личный закон
Шрифт:
Григорий Иванович Лядов, отец его друга, всю жизнь проработал парторгом на шахте. Работа непыльная, зато дающая немалое влияние и авторитет в городе. Обычно с таких должностей выдвигали в райком или горком партии, и многие, с кем он начинал, пошли по карьерной лестнице выше, но Григорий Иванович никогда не рвал жилы, чтобы достичь большего. Ему тоже не раз предлагали перейти в горком, однако он всегда
Несмотря на благосостояние семьи, Виталий рос отнюдь не маменькиным сынком, хотя папаша и держал его в ежовых рукавицах. Характер у парня был довольно грубый, своенравный, а от отца он унаследовал житейскую хитрость. В детстве Виталик часто ввязывался в драки, приобрел колоссальный опыт уличных боев и мог спокойно постоять за себя. Крепкий и сильный от природы, он стал бы неплохим спортсменом, но после месяца занятий в секции бокса умудрился измордовать двух одноклассников, за что Виктор Иванович с треском его выгнал.
Живой и общительный, Виталик имел огромное количество друзей. Нельзя сказать, что он был душой компании, но ребята почему-то тянулись к нему. Однако близких друзей было всего двое: Юрка и погибший Рома. Виталик понимал, что в их компании играет роль ведомого, но это не тяготило парня – он никогда не стремился стать лидером.
Закончив махать руками, Юрка разбежался, нырнул в мутную воду и, отфыркиваясь, размашисто поплыл на середину реки. Метров через тридцать он резко повернул назад.
– Ну как? – с издевкой спросил Виталик, глядя, как Юрка, дрожа, сгоняет
– Холодная, но кайфово!
– Ну-ну, – хмыкнул друг.
Юра опять начал махать руками, теперь чтобы согреться, но вдруг перестал.
– А ты у Семеныча на похоронах был?
Дед умер через год после его ухода в армию. Мать писала, что однажды после рыбалки он зашел к соседке и сказал: «Пойду помирать». Та, занятая домашними хлопотами, не придала особого значения его словам: старики любят о близкой смерти поговорить, а этому с чего помирать – сроду не болел. Через пару часов она решила отнести деду свежих пирожков и нашла его уже мертвым. Семеныч, необычно гладко причесанный, в новой рубахе, лежал на лавке, сложив руки на груди. Станичники были поражены его смертью: еще вчера дед бодрячком ходил, а тут вдруг раз – и всё. Будто сам себе срок наметил.
– Нет, я тогда летнюю сессию сдавал, – пожимая плечами, ответил Виталик. – И потом, я ведь с ним так близко, как вы, не общался. Недавно мимо с батей проезжали, видели: хата стоит заколоченная, никто не занял.
Юрка задумчиво покивал. После войны он уже довольно спокойно относился к смерти, как к неизбежной составляющей этого мира, да и прожил дед немало, и все равно было жаль. Для него Семеныч был вроде исповедника: ему можно было рассказать обо всем, зная, что дальше это не пойдет.
Пока друг обсыхал, Виталик расстелил под деревом газету и выложил нехитрую снедь. Последними на импровизированной скатерти появились две бутылки сухого вина. Выставляя их, Виталик взглянул вопросительно. Юрка усмехнулся, присел на корточки, ухватил бутерброд с колбасой и скомандовал:
– Наливай!
Потом они долго лежали в тени раскидистой ивы и перемывали косточки друзьям и знакомым. Витал был в курсе всех городских новостей: кто, где, с кем…
– А Рита как? – вдруг спросил Юра.
– Понятия не имею. Последний раз видел ее на похоронах Ромы. Может, уехала?
Юрка не рассказывал ему, что был влюблен в эту девушку, и подумал, что сейчас признаваться тоже не стоит.
Они возвращались, когда над городом сгустились серые сумерки и в окнах домов зажегся свет. Виталик явно не хотел расставаться.
Конец ознакомительного фрагмента.