Личный закон
Шрифт:
Успокоившись, Юрка выпрямился в полный рост и окликнул:
– Все в порядке, товарищ майор?
Тот медленно повернул голову, сделал почти неуловимое движение рукой…
Звук выстрела оказался неожиданным, пуля ударила старшего сержанта в грудь, пробила бронежилет и, разрывая плоть, вонзилась в легкие. Дыхание перехватило, во рту появился железистый вкус крови. Юрка выронил автомат, прижал руку к груди и рухнул на землю. Майор поднялся с колена, вытянул вперед руку с пистолетом и двинулся в его сторону – это было последнее, что видел Самохин.
Очнулся он уже в вертолете. Страшно болела туго стянутая
Хмурые бойцы группы сидели напротив. Заметив, что старший сержант пришел в себя, один из них толкнул в плечо командира. Тот слегка наклонился.
– Как ты, Юрок?
Самохин разлепил спекшиеся от крови губы, но даже это простое движение отозвалось взрывом боли в груди, и он снова впал в забытье.
Вовремя прилетели вертушки, и врач оказался опытным. Заштопали Юрка в лучшем виде. После ранения его должны были комиссовать, однако поскольку до дембеля оставалось два месяца, решили не возиться с документами, а отправить его дослуживать «на курорт» – в кадрированный полк инженерной техники.
Вскоре после операции в палате госпиталя, куда переправили раненого из Афгана, появился штабной особист. Упитанный лощеный тип задавал Юрке вопрос за вопросом: почему отправился за майором, видел ли душмана, что делал майор… Самохин сам не понимал, что случилось в том ночном бою, но, глядя на сытую морду настырного особиста, решил: правду говорить нельзя.
Месяц он мучился догадками, лежа на больничной койке, а когда ему вручали орден Красной Звезды, приехал капитан Текаев и рассказал, как и почему все произошло.
– Если б не тот душман, Юрок, лететь бы тебе на родину грузом двести. Майор стрелял в тебя из ТТ, который возле «духа» валялся. Знал, сволочь, что ТТ пробивает бронежилет с близкого расстояния – не зря его оружием киллеров называют. А может, и не знал, подхватил, что под руку подвернулось – что там между вами было, метров пять? Только не учел он, гад, что не добил душмана, а у того второй ствол имелся. Пока майор на тебя отвлекся, «дух» ему в затылок выстрелил. Почти в упор, не промахнулся. А тебе повезло: пуля в сантиметре от сердца застряла.
– Но почему? Я ведь подстраховать его пошел!
Текаев сунул руку под китель и достал небольшой кожаный мешочек, потянул за тесемку и высыпал на ладонь четыре камушка. Грани отражали свет так, что сразу было понятно – это не стекляшки.
– Бриллианты, – пояснил капитан онемевшему от удивления Юрке. – Мы, когда на место перестрелки подбежали, все уже было кончено. Майор мертв, душман тоже. Вызвали помощь, тебя перевязывали, а потом, перед погрузкой, я документы у майора из кармана доставал и нашел вместе с ними этот мешочек. Думаю, в КГБ послали его с нами в рейд, потому что получили информацию о партии драгоценных камней. А ты майору всю малину порушил. Свидетель! Вот он и решился тебя убрать. Не повезло тебе, Юрок. Держи, – он ссыпал камни обратно в мешочек и протянул Самохину, – твоя доля, вроде как компенсация за ранение. Я решил камни поделить! Мы б не взяли – штабные бы себе прикарманили. Сам знаешь, как у них все поставлено.
Это Юрка знал. Захваченные в караванах мешки с деньгами и наркотиками разворовывали. А шмотки из торговых конвоев офицеры растаскивали
Поблагодарив капитана, Самохин спрятал камни.
Позже, через год, уже на гражданке, он узнал, что Текаева обвинили в убийстве мирных афганцев и чуть не отправили под трибунал, но потом решили просто уволить из армии. Видно, в «конторе» не простили капитану пропавшие алмазы.
Юра тряхнул головой, прогоняя воспоминания. Афган остался где-то там, не то что в прошлом – будто в другой жизни, как кадры из кино. В детстве он очень любил смотреть фильмы о войне. Тогда война казалась ему наполненной романтикой, которая рождала в неокрепшей душе чувства патриотизма и самопожертвования ради высоких целей. Когда он со своими товарищами летел в Афганистан, им казалось, что это нужно для страны, их манила возможность новых впечатлений и нового жизненного опыта. На самом деле действительность оказалась грязной, кровавой, полной лжи и предательства, низменных страстей, которые как бы спали в душах пацанов, но поперли наружу при столкновении с реалиями войны. Все зверели понемногу…
По лестнице, мимо дневального, в казарму. Оказавшись перед своей кроватью, Самохин вдруг ощутил ужасную усталость: организм, еще не восстановившийся после ранения, требовал отдыха с дороги. Не снимая парадного кителя, он рухнул на армейское одеяло и сразу уснул.
Через два часа его разбудил чей-то тихий голос:
– Товарищ старший сержант, товарищ старший сержант…
Дневальный несмело тряс Юрку за плечо. Тот открыл глаза и недовольно буркнул:
– Тебе чего?
– Калмык приказал разбудить. Вы на обед пойдете?
Юрка сел на кровати, потер ладонями лицо, прогоняя сон, и строго спросил:
– Ты почему мне «выкаешь»?
Рядовой пожал плечами, прыщавая физиономия изобразила виноватую гримасу.
Юра усмехнулся про себя: похоже, прапорщик или Свистунов провели «политинформацию» среди молодых про героя-афганца. Хотя для этого салаги он реально герой: десантура плюс дембель – личность авторитетная.
– Обед, говоришь?
Самохин встал. Есть действительно хотелось, ему все время хотелось есть, с тех пор как начал выздоравливать. На больничной пайке он порядком «подсушился» – так в боксерских кругах называли сгонку веса.
Быстро скинув парадку, он облачился в новенькое х/б армейского образца, которое выдали ему в госпитале. Только голубой берет и торчащий из-под расстегнутого ворота тельник отличали его от обычного солдата. Правда, сидела форма как влитая – знакомая медсестра подогнала по фигуре, и для дембеля Юрка выглядел вполне убедительно.
Он спустился вниз и не спеша, как положено старослужащему, вразвалочку проследовал в столовую. Когда вошел в зал, три десятка солдат уже заканчивали обед. В глубине помещения за отдельным столом сидели два сержанта, и Юра направился туда. Подойдя, представился. В ответ дембеля вполне доброжелательно приветствовали его и предложили устроиться с ними. Одним из сержантов оказался Шаров, фото которого красовалось на боевом листке. Они уже пили чай, на столе стояли алюминиевые миски с крупно нарезанными кусками белого хлеба, сливочного масла и вареными яйцами.