Лицо Аэны

Константинов Юрий Иванович

Непривычный ропот шел по рядам воинов, построенных в боевые квадраты, и властные гортанные окрики начальников отрядов не в силах были погасить его.

Отец стоял на открытой террасе, задрав голову, безумные искры плясали в его узких глазах. Может быть, он мечтал об осадных лестницах, которые можно построить до самого неба. Или о кораблях, таких же, как у зеленых рыцарей, которые помогли бы ему стать повелителем далеких, еще не открытых миров…

Светало. Великий владыка как-то странно взглянул на меня, жестом отпустил телохранителей и сказал коротко:

— Идем!

Мы опустились

вниз, туда, где отборные стражи охраняли вход в подземелье. Долго молча шагали в сыром узком полумраке. Со скрипом расходились створки тяжелых, окованных металлом дверей, свирепые лики воинов выплывали из тьмы сторожевых ниш и тут же исчезали при виде великого владыки. Наконец мы оказались в небольшом помещении, выложенном белыми плитами. По углам пылал огонь в высоких чашах светильников. Владыка приблизился к одному из них, его рука скользнула в какое-то углубление. В то же мгновение две плиты у основания светильника разошлись. Отец нагнулся и вынул из тайника продолговатый сосуд из темного металла. Опустив сосуд на каменный пол, он долго глядел на него.

— Ты никогда не задумывалась, отчего именно я стал великим владыкой? — отчужденно и звонко прозвучал вопрос в тишине подземелья. — Я жесток, об этом все знают. Я, не задумываясь, пускаю в ход меч и, если надо, воздвигну горы из тел непокорных, об этом тоже знают. И все же не из-за этого еще никто, слышишь, никто не посягнул на дарованную мне власть. Моих врагов отпугивает страшное дыхание стоящей за мной тайны. Вот это, — он осторожно, словно живое существо, погладил сосуд, — дает мне силу. То, что заключено здесь — страшнее смерти. Не спрашивай, откуда взялось это— я не смогу объяснить, это— выше моего разума. Я предчувствую, что война с зеленолицыми будет последней моей войной, и потому доверяю тебе тайну… Или я, или никто!.. — безумный крик внезапно переломил яростной гримасой его рот. — Они рассчитывают захватить несметные богатства, а получат лишь горсть праха…

Лицо великого владыки потемнело, губы тряслись. Прошло несколько минут, прежде чем он смог взять себя в руки.

— Если меня не станет, ты раскроешь сосуд и вытряхнешь содержимое, — продолжал владыка. — Это легко сделать, сосуд состоит из двух частей, ввинченных друг в друга. Выполнив мой приказ, постарайся умереть.

— Умереть? — переспросила я.

Ладонь великого владыки коснулась моей щеки, провела по ней, словно прощаясь…

Наверное, он по-своему любил меня, мой жестокий отец. Настолько, насколько способен был любить кого-то.

В те минуты я была не в силах разглядеть истинного смысла событий. Гораздо позже поняла, что служила лишь мечом в руках могущественного палача, который и сам был обречен. Гораздо позже задумалась, как нас мало в этом мире, пронизанном серебристым дыханием звезд, — тех, кто может думать, любить, кто несет в себе драгоценные ростки жизни.

Тогда же, в подземелье, эти мысли просто не могли родиться. Ослушаться владыки казалось преступлением.

Доверенный страж вывел меня по тайному ходу из замка. В глухом буреломе я спрятала тяжелый сосуд.

Когда

позднее я пыталась вспомнить о том что произошло в последующие несколько дней, прошлое вспыхивало в памяти яростными, безумными мгновениями…

Огромная овальная тень звездного корабля накрыла башню, где стоял великий владыка. Он выхватил меч — крохотная бессильная фигурка на фоне неотвратимо надвигающейся горы. Внезапно и остро ударил из днища корабля голубой огонь. Посыпались вниз раскаленные брызги металла и камня. Пустой шлем отца гулко звенел, подскакивая на неровных ступенях башни…

Отборная гвардия погибшего владыки сражалась со слепым упорством раз и навсегда заведенных механизмов. Дымились камни разрушенного замка, от вспышек голубого огня становилось больно глазам. Крики воинов, вопли раненых — наших и тех, кто высадился из кораблей, разрывали воздух.

На плечах моих сверкали латы, пальцы сжимали шершавую рукоять меча. Могла ли я сделать иной выбор? Не знаю. Не всегда и не все решает разум. Особенно в минуту, когда огненная стрела с визгом ударяет в шлем и, опалив висок, падает в траву. Я вскинула голову и увидела расширенные от злобы глаза зеленого рыцаря, несущегося на страшном, словно из металла выкованном звере.

Этот миг расставил все по своим местам. Я была воительницей, он — моим врагом. Скорее инстинктивно, чем сознавая что-то, я метнула крестатый нож, и тот распорол нападавшему горло.

Мир потемнел и сузился в глазах моих, они различали только ненавистные зеленые пятна чужих лиц…

Я опомнилась в сумерках, в глубине бурелома. Руки и лицо были в крови, я не различала, где своя, где чужая… Осторожно подняв сосуд, разняла две половины, ожидая, что изнутри вырвется огненный смерч и поглотит всех и вся.

Но ничто не нарушало лесной тишины. Из сосуда выпало крохотное, ослепительно белое зерно. Выпало и пропало в траве.

Тщетно заглядывала я внутрь — сосуд был пуст. Я отбросила металлическую скорлупу, обманувшую мои надежды, и побрела прочь.

Война с зелеными рыцарями длилась недолго. Уже к середине дня жалкие остатки войск владыки были рассеяны по лесам. Там же прятались и женщины с детьми. Завоеватели не трогали их, но всех, на ком блестела броня лат, истребляли беспощадно. Никто не знал лучше меня окрестности замка — я спаслась. Даже самые хитроумные машины зеленых рыцарей не могли помочь им отыскать моих убежищ, которые я постоянно меняла. Наверное, я осталась единственной из могущественного войска великого владыки.

Униженная постоянным бегством, едва живая, я жаждала мести.

Рассудок мой был потрясен, душа стала, как раскрытая рана, и, чтобы унять боль, я должна была убивать.

Дочь жестокого владыки, я стала жестокой воительницей.

Я научилась отыскивать такие места в доспехах врагов, которые могла пронзить металлическая стрела — и ни разу не дала промаха.

Я была вездесуща и неуловима, я превратилась в осу, жалящую великана. И пока он нагибался, с удивлением рассматривая место укуса, мое жало было готово поразить его неповоротливое тело в другом месте. Эти мелкие укусы не могли убить, но могли довести до бешенства.