Лицо отмщения
Шрифт:
— Тогда давай сюда. Хотя нет, сначала попробуй сам.
Монах развернул котомку с вареными яйцами, зеленым луком, жареным мясом.
— Они не отравлены, но если пожелаете…
В первую минуту Аргир глядел, как святой отец, «подчиняясь насилию», за обе щеки уплетает его вчерашний обед и сегодняшний завтрак. Затем, доверившись увиденному, бросился наверстывать упущенное.
— Так откуда у тебя деньги, если ты говоришь, что отец Гервасий их забрал? — откусывая большой ломоть свежей лепешки, произнес Аргир.
— Он любезно дозволил мне обменять их у отца казначея.
— Вот
Монах вздохнул:
— А что мне было делать, благородный господин?
— Ладно, живи пока. — Михаил Аргир отмахнулся, не желая более раздумывать над происшедшим и чувствуя, как приятно наполняется и тут же успокаивается бунтовавший желудок. — Расскажи лучше, что в городе слышно.
— Вчера, сказывают, побоище в торговых рядах произошло, — все еще недоверчиво глядя на подобревшего воителя, с опаской начал святой отец.
— Да? — кусая луковицу и заедая ее жареной телятиной, покачал головой Михаил Аргир. — Отчего же?
— Рассказывают, что сицилийца какого-то схватили, важную птицу, родич тамошнего короля. А люди того фрязина, стало быть, отбить его пытались.
— Вот как? И что ж, отбили?
— Не, — отрицательно покачал головой монах. — Схватили всех, как есть, да в подземелье кинули.
— Это славно.
— Да оно-то так, — согласился монашек, — вот только непонятица какая-то выходит. Вчера только их едва ли не целой схолой [42] ловили, а нынче поутру, как севаста Никотея с посольством в Киев отправлялась, так и тот сицилиец, родич королевский, и все его люди как один с ней вдруг вместе отправились.
Михаил Аргир отложил недоеденное мясо.
— Севаста Никотея отправилась в Киев?
— Ну да, — кивнул богомаз.
— Ты в этом точно уверен?
42
Схола — здесь: отряд византийской дворцовой стражи (греч.).
— Да вот чуть свет, как ворота открылись, посольство и отбыло. Вот этими глазами сам видел. Ей-ей, как Бог свят! — Монах перекрестился.
— Севаста Никотея отбыла в Киев? — вновь с напором повторил Михаил Аргир. — Она не осталась в Херсонесе?
— Н-нет.
— Но ведь это же измена!
Никотея глядела вполглаза на разворачивающийся за оконцем уныло-однообразный степной пейзаж, отрешенно печалясь, что ближайшие недели придется все так же катить и катить в тряской повозке в далекий неведомый Киев. Быть может, конечно, дойдя до порогов Борисфена, можно пересесть на ладьи, но путь вверх по течению реки тоже не скор и утомителен, да к тому же не менее опасен.
Ей хотелось оказаться на месте прямо сейчас же, но такие диковинные происшествия возможны лишь особой на то милостью Господней. А Всевышний свершает чудеса по своей, ведомой лишь
Верная Мафраз, монотонно обмахивая скучающую хозяйку широким опахалом, рассказывала одну из многих сотен то ли притч, то ли сказок, хранившихся в ее памяти.
— Однажды баран спросил у пастушьей собаки, — мелодичным голосом нараспев выводила она, — «Ты пасешь меня, заботишься обо мне, бережешь меня от волков. Скажи, почему ты это делаешь? Потому ли, что я хорош собою, шерсть моя пышна, движения исполнены грации, а голос мелодичен?» — «Нет», — ответил пес, оскаливая ужасные клыки. «Тогда, может быть, потому, что я силен и отважен? Крепки мои рога, остры копыта, и всегда готов я биться за первенство в стаде?» — «Да нет же», — вновь оскалился пес. «Тогда, быть может, потому, что шерсть моя густа и шелковиста и мясо мое сладко, и я составляю богатство своего хозяина?» — «И это не верно», — ответил ему грозный страж. «Неужели же ты стережешь меня потому, что такова воля Аллаха милосердного?» Пес восславил лаем имя Божье, но лишь помотал головой в ответ. «Но тогда почему же?» — в отчаянии спросил круторогий муж овечьего стада. «Потому, что ты — баран, а я — пес».
Мафраз завершила свое повествование и, выглянув в оконце, заметно напряглась.
— Кажется, аланы кого-то увидели.
Выделенный архонтом Херсонеса эскорт севасты Никотеи включал отряд легкой кавалерии, набранный из местных степняков. Выехав из города, кортеж перестроился. Теперь мессир рыцарь с его людьми окружали экипаж, легкая же кавалерия подобно рою вилась по округе, отслеживая все, что могло представлять угрозу высокородной госпоже, и отгоняя всех любопытствующих с пути Никотеи.
Завидев что-нибудь, заслуживающее пристального внимания, наблюдатель-алан пронзительно кричал птицей, призывая к себе подкрепление. Спустя пару мгновений рядом с ним оказывалась дюжина воинов, если надо, и больше. Именно такой крик и услышала Мафраз. Никотея увидела, как сорвались с рыси в галоп маячившие невдалеке всадники в нелепых странных одеяниях с какими-то мохнатыми хвостами на шапках, придающими воинам еще более свирепый вид. Никотея знала, что эти племена, казавшиеся дикими, уже давно крещены и, хотя не понимают и не хотят понимать разницы между католиками и кафоликами, все же принимают к себе священников только из Константинополя. Однако внешность этих братьев во Христе заставляла ее содрогаться и радоваться, что кроме широкоскулых степных волков рядом с ней есть и цивилизованные преданные воины.
В данную минуту, если севасту и интересовало, кого обнаружили эти дикари, то лишь потому, что сие могло хоть как-то развеять дорожную скуку. Она задумчиво глядела в ту сторону, куда умчались всадники на мелких, в сравнении с архонтскими скакунами, лошадках, не ожидая, впрочем, ничего особо занятного.
— Эй! — Скакавший рядом с дверцей возка менестрель привстал в стременах. — Мессир рыцарь, а шо у нас считается кораблем степей?
— В каком смысле? — «Племянник сицилийского короля» удивленно повернул голову.