Лицо отмщения
Шрифт:
— Мне этого не понять, отец. Но не с этим шел я к тебе.
— Когда-нибудь поймешь, — поудобнее перехватывая вызолоченный посох, хмуро ответил архонт.
Его сын лишь пожал плечами.
— Отец, ты уже много раз призывал меня жениться. Нынче я готов исполнить твою волю. Я встретил ту, о которой мечтал всю жизнь. Ее глаза… Отец, я увидел их и утонул!
— Что ж, это хорошая новость. — На сведенных злобой губах старшего Гавраса появилась невольная улыбка. — Надеюсь, она хорошего рода?
— О да.
— И кто же это? Я ее знаю?
— Севаста Никотея, племянница императора.
— Никотея?! — У архонта перехватило
— О да, конечно! Ведь ты же не станешь оспаривать, что еще мой дед был севастом, ипатом и патрикием. [39] Его жена, моя почтенная бабушка, происходит из царского рода Таранитов.
— Я знаю это получше твоего! — оборвал его отец. — Речь не о том.
— Тогда о чем же? Наш род богат и знатен. Не думаю, чтобы император отказался от такого родства. Ведь выдал же его отец за тебя…
39
Севаст, ипат, патрикий — титулы византийской знати.
— Замолчи, глупец! Император… — Григорий Гаврас встал и снова начал расхаживать по зале. — Император подсылает ко мне убийц.
— Этого не может быть! Он высоко ценит вас.
— Ложь и вероломство! Замолчи и слушай. Иоанн Комнин послал сюда убийцу твоего брата, Михаила Аргира, чтобы тот отыскал здесь заговор, который мы якобы плетем, и пресек его столь же кроваво и ревностно, как он это сделал не так давно с половцами, то есть попросту свернул нам головы. Сегодня Никотея поведала мне об этом. Она на нашей стороне. Ей тоже есть что терять и что припомнить своему ненаглядному дядюшке Иоанну.
Усвой накрепко, мой дорогой и, увы, с недавних пор единственный сын. С этого дня для тебя нет больше василевса. Есть разбойник, оружием и обманом занявший престол в граде святого Константина. И разбойник должен быть покаран. Даже если для этого придется весь остаток жизни посвятить этой великой цели.
— Как скажешь, отец, — медленно, с трудом веря услышанному, смиренно проговорил Симеон. — Но тем более, если Никотея — наша союзница против общего врага…
— Забудь! — Григорий Гаврас грохнул посохом об пол. — Забудь, выкинь из головы. Завтра Никотея отправится с посольством в Киев, чтобы стать женой князя Мстислава Мономашича.
— Отец, но он… и она… Ведь она не любит его!
— Молчи! Молчи, не смей перебивать! — рявкнул архонт. — Не любит. Она едва слышала о нем. Но Мстислав — это воины и корабли. Причем воины, уже более десяти лет не знавшие поражений. Ради нашей общей победы Никотея готова принести себя в жертву. И ты смирись!
— Я не желаю приносить такую жертву, отец. И принимать ее не желаю.
— Смирись! — грозно нахмурился правитель Херсонеса. — Я требую! Я повелеваю тебе. Она должна стать женой князя и правительницей в Киеве. Кровь твоего деда, кровь твоего брата, годы моих страданий взывают к тебе! Не смей более и думать о ней!
— Отец, я готов сложить за тебя голову, я готов отдать по капле свою кровь. Но… я не могу не помышлять о ней.
— Глупец! О Господи! Влюбленный глупец. — Архонт с силой сжал виски, пытаясь унять стучащую в них кровь. — Что ж, если тебе уж так неймется, вспомни о превратностях воинской судьбы, о том, как она порой бывает переменчива, о том, что даже самый храбрый и удачливый герой может пасть жертвой роковой
— Неужто ты предлагаешь мне… — отшатываясь от отца, пробормотал Симеон.
— Я предлагаю тебе не быть дураком. И помнить, что ты — будущий правитель. — Григорий Гаврас остановился. — Нет, будущий василевс ромеев.
Глава 15
Несогласие с очевидным — отличительный признак твердого характера.
Как рассказывали мудрецы древности, громовержец Зевс, победив титанов, а быть может, Господь триединый, сокрушив врага рода человеческого с воинством его — за давностью лет сказать точно невозможно, — заключил побежденных соперников в глубь земных недр, точно в темницу, возможно, до Страшного суда, возможно — до Рагнарека. В свой срок узнается и это. Однако мятежный дух узников порой столь демонстративно проявляет себя, что сотрясает твердь и поднимает волны размером с горы.
В районе Херсонеса подобные сотрясения — не редкость. И, понятное дело, в своей лютой ненависти владыка подземного мира стремится уничтожать храмы, построенные человеком владыке небесному.
Часовне, которая служила ночным пристанищем Михаилу Аргиру, не повезло, подобно многим другим домам и церквям. Все они были сокрушены землетрясением лет за пятьдесят до того. Стены ее обвалились, уронив купол на головы молящихся о спасении, однако крипта, построенная, должно быть, еще в эпоху первых христиан, чудесным образом выстояла.
И все же то ли мрачная память о погибших здесь людях, то ли отдаленность от городских стен продиктовали окрестным жителям решение покинуть оскверненное место, оставив его воронам и скорпионам. Ни те ни другие не боялись глухих стонов погибшей в завале паствы, как, впрочем, не боялся стонов и бестелесных гостей наводивший страх на половцев Михаил Аргир. Немного поколебавшись, вводить ли коней внутрь некогда священного места, он в конце концов пожал плечами и завел их, не забыв при этом заградить каменьями выход. Вряд ли это могло помешать разгуливать призракам, зато для волков стало бы непреодолимой преградой.
Ночь дышала свежестью, и стрекотание цикад настраивало на радостно возвышенный лад. Неподалеку чуть слышно журчал ручей, и звезды глазами ангелов глядели на землю, радуя душу разлитым вокруг покоем.
При всей любви к роскоши, Михаил Аргир был опытным воином и потому ночевка под открытым небом не была ему в диковинку. Подложив под себя одну конскую попону, он укрылся второй и, сунув в изголовье свернутый плащ, устало смежил очи, расслабленно вслушиваясь в божественный ночной хор.
Пожалуй, всякому, кто увидел бы его в этот момент, могло показаться, что могучий ромей спит сном праведника, глубоко и спокойно. Однако те, кто бывал с Аргиром в походе, подняли бы на смех подобного наблюдателя. Точно дельфин, спящий лишь одним полушарием мозга и бодрствующий другим, топотирит палатинов одновременно спал и слышал все, что происходит вокруг. Он бы и сам теперь не смог вспомнить, было ли это врожденным свойством или же приобретенным за годы жизни при императорском дворе. Воистину после такой закалки битвы с половцами могли показаться не опаснее охоты на туров.