Лицо в толпе (сборник)
Шрифт:
Не могу вспомнить, что я говорил и что в итоге сказал. Тот, кому я говорил, сидел с прежним, будто бы безучастным видом, и меня оглушил вид мухи, которая лениво кружила над его головой, словно у нее не было сомнений насчет человеческой природы данного объекта ее внимания.
— В общем, все одно и то же под всеми звездами, — наконец проговорил он как бы с сожалением. — Поразительно, сколь разнообразны миры и до чего же сходны устремления духа. Одинаково бесконечные, одинаково противоречивые и неудовлетворенные — да… Спасибо за разъяснения. Теперь мой черед отвечать. Спрашивайте.
Сотни
— Вы побывали на многих звездах? То есть, я хотел сказать на планетах… Как там, что там?
Какое-то подобие улыбки промелькнуло во взгляде инопланетянина.
— А вы не допускаете мысли, что для вас спокойней не знать то, что известно мне?
— Допускаю. И все же…
— И все же вы иначе не можете. Вот это и есть ответ на ваш главный, еще невысказанный вопрос.
— Простите, я не совсем понимаю…
— И в этом ваше счастье. Звезды, далекие звезды, смысл устремления к ним! Порой я завидую вам. Вас еще тешат мечты, дали Вселенной еще кажутся вам распахнутыми. Мы же, увы, давно расстались с иллюзиями.
— То есть как?! — вскричал я. — Вы же здесь! Это не иллюзия!
— В каком-то смысле более чем иллюзия.
Вздрогнув, я смятенно уставился на него.
— Нет-нет, — поспешил он меня успокоить. — Физически и духовно я здесь, и я существую. Но, существуя, можно и не существовать.
— Извините, но это выше моего понимания! Коли вы здесь, значит, звезды достижимы…
— Нет, и это вы знаете не хуже меня. Только ваша душа еще не восприняла эту истину, и ее для вас как бы не существует.
Я обреченно сник. Палый лист уже превратился в кашицу, но мои пальцы продолжали терзать его растертую мякоть.
— Хорошо, — с горечью сказал я. — Я тупица, в этом не стыдно признаться. Возвращаю вам ваш вопрос, может быть, тогда мне станет яснее. Что движет вами? В чем вы видите смысл жизни?
— Смысл жизни столь же многообразен, как и сама жизнь. И столь же неисчерпаем. Скажу лишь о собственном, хотя он, конечно, неотделим от смысла жизни вообще. Над нами дерево, роняющее листья. Оно неподвижно и долговечно. Листья, наоборот, кратковременны и подвижны. Они опадают, гибнут, так питают собой корни. Внешне смысл существования дерева и листа противоположен, на деле един. Однако выполняя свое предназначение, иные листья отлетают так далеко, что уже не служат дереву и гибнут без пользы. Или с пользой для чего-то другого. И чем выше дерево, тем, заметьте, это случается чаще. Так и с цивилизацией, так и с ее представителями. Я здесь, хотя это алогично и лишено явного смысла. Но для меня и моих товарищей только так и было возможно, наш смысл жизни в этом. Такой ответ вам понятен?
Я энергично замотал головой. На большее я уже не был способен.
— Значит, не поняли… Да, все естественное и закономерное в своем пределе выглядит нелепым и труднообъяснимым.
Инопланетянин помедлил, как бы собираясь с мыслями. Он задумчиво смотрел на текущую мимо толпу, на жующих и пьющих соседей за столиками, на воровато порхающих воробьев, на все обычное, что было вокруг. В его взгляде снова мелькнуло что-то похожее
— Вы не цените всего этого, — сказал он вдруг.
— Вы ошибаетесь, — возразил я.
— Нет. Оценить может лишь тот, кто покинул все это. А таких среди вас не было.
— Как не было? Космонавты…
— Они возвращались! Представьте иное: отрыв. Полный и навсегда. О звездах вы знаете больше, чем о собственной душе, достаточно, чтобы вы меня поняли. Напомню истину, которую вам показал еще ваш Эйнштейн: полет к дальним мирам Вселенной возможен и в то же время он невозможен. Возможен, потому что, двигаясь с околосветовой скоростью, несложно облететь Галактику. Невозможен, потому что на таком корабле пройдут всего годы и десятилетия, тогда как на родине промелькнут века. Это обращает в бессмыслицу сам полет, его задачи и цели, всякое самопожертвование экипажа. Вот почему дальние звезды закрыты и навсегда будут закрыты для представителей любой цивилизации.
— Тогда почему бы вам не сказать проще: я прилетел к вам с ближней звезды?
— Потому что я-то прилетел с безмерно далекой. Ваш глаз не отыщет ее в земном небе, так она далека.
Если он собирался меня поразить, то не добился цели. Я слишком устал. Настолько устал от всего невероятного, что на меня обрушилось, от загадок и парадоксов, в которых я не мог разобраться, что новая доза на меня не подействовала. Может, он спятил? — мелькнула невольная мысль. Кое-что в словах пришельца делало ее правдоподобной, но даже эти ужасное предположение не заставило меня содрогнуться, а лишь наполнило скорбью. Как же, должно быть, нелеп и печален мир, если отборные из отборных действительно свихнулись в межзвездном странствии и первая, долгожданная встреча человека с иным разумом превращается в шизофреническую беседу за пустой чашечкой кофе! Вселенная злей и насмешливей дьявола, если все это так.
— Я вас, похоже, разочаровал, — послышался голос пришельца. — Но было же сказано: неведение лучше.
— Нет-нет, продолжайте, — встрепенулся я. — Сколько же длится ваше странствие?
— Сорок лег для меня, если считать по земному календарю. А для вас… Словом, когда мы двинулись в путь, на Земле еще не было городов.
Есть вещи, которые не поражают в силу своей невообразимости. Грациозность времени непостижима в особенности.
— Когда же вы собираетесь вернуться на родину? — осведомился я скорей по инерции.
— Но я же вам объяснил. Никогда! Это бессмысленно, на родине тоже прошли тысячелетия.
— Позвольте… — Сказанное наконец дошло до меня. — Вы не… Зачем же тогда?!
— А зачем вы бродите по чужому городу? Странствуете, познаете?
— Так это же другое дело! Мне интересно…
— Вселенная еще интересней. И это не другое дело, а то же самое, лишь плата другая. Вижу, вы все еще не поняли. Мы ушли, заранее зная, что возвращение невозможно, абсурдно спустя тысячи лет. Мы этим пренебрегли. Бессмысленно лететь к дальним звездам, однако мы полетели. Безумие пускаться в странствие без возврата, но этот безумец здесь, перед вами. Не могу себя даже тем утешить, что этот поступок обязательно послужит благу нашей цивилизации.