Лицом к лицу с Америкой
Шрифт:
— А ведь нам пора ехать на обед. Все готовы? — спросил Никита Сергеевич, входя в помещение, где его ожидали.
И, получив утвердительный ответ, говорит:
— Мне удалось и отдохнуть немного. Хороший дворик. Спокойный, тихий. Да, кстати, надо будет вот что сейчас сделать…
Очень точно, предельно сжато он отдает необходимые распоряжения по только что прочитанным материалам, прежде чем уехать в Советское посольство, где он и Нина Петровна дают сегодня обед в честь Президента Соединенных Штатов Америки Дуайта Д. Эйзенхауэра.
Этот вечер в Советском посольстве некоторые журналисты назвали «вдвойне историческим»: впервые
Президент Д. Эйзенхауэр и другие высокопоставленные государственные деятели США, а также брат и сын Президента были гостями Председателя Совета Министров Советского Союза.
Старинный особняк посольства напомнил в тот вечер своеобразную крепость, которую «осаждало» множество корреспондентов и кинооператоров. Одна за другой прибывали машины с гостями.
Вот подъезжает машина Президента, из которой выходят г-жа Эйзенхауэр, Президент Дуайт Эйзенхауэр. Ему представляют каждого из собравшихся здесь гостей. Завязывается беседа, которую прерывает приглашение к столу.
— Вместе со своими друзьями я провел сегодня хороший день. Эксплуататоры вы, конечно, порядочные — эксплуатировали нас основательно, — говорит Н. С. Хрущев. Гости дружным смехом встречают эти в шутку сказанные слова.
— Господин Лодж уполномочен это делать, и он все жилы вымотал из нас.
И опять веселый смех прерывает речь Никиты Сергеевича.
— Я не знаю, как эксплуататоры, довольны ли нами, но эксплуатируемые в данном случае довольны эксплуататорами.
В своей краткой речи на обеде Никита Сергеевич говорит о том, что ему удалось увидеть и услышать за второй день пребывания в Соединенных Штатах. Он очень тепло, можно сказать задушевно, говорит о самом Президенте, о его заслугах во время второй мировой войны.
— Когда Вы приедете в нашу страну, Вы почувствуете теплоту, которая будет выражена нашим народом, — говорит Никита Сергеевич, обращаясь к Эйзенхауэру.
Он помедлил несколько секунд, поглядел на сидящего невдалеке вице-президента Ричарда Никсона и продолжал:
— Но я хотел бы Вас просить, когда Вы будете чувствовать эту теплоту, не отделяйте народ от правительства, как некоторые стараются это делать. Это очень нехорошая грань, потому что в нашей стране — что думает и хочет народ, то выражает и делает правительство.
В эти минуты нам припомнилось выступление г-на Никсона по возвращении из Советской страны, в котором он усердно доказывал своим согражданам, что его по-разному встречали у нас народ и правительство, что, будучи в нашей стране, он будто бы ощущал какие-то расхождения между правительством и народом.
Не надо было быть психологом, чтобы по лицу вице-президента понять, что он тоже «вспомнил», что имел в виду Н. С. Хрущев…
После речи главы Советского правительства слово берет Президент. Он отмечает, что сегодняшний обед в Советском посольстве можно рассматривать как «начало новой эры, которая означает больше, чем лишь тот факт, что мы здесь сегодня пообедали. У нас были встречи, которые — я надеюсь, что это так, — могут
Внимательно слушают присутствующие слова Дуайта Эйзенхауэра.
— Я хотел бы сказать следующее, — продолжает Президент, обращаясь к Н. С. Хрущеву: — американский народ хочет узнать от Вас о вашем народе с тем, чтобы не только то, что Вы или я сказали или кто-либо из наших сотрудников сказал, но все это массовое взаимопонимание могло привести к примирению, к взаимопониманию, с тем, чтобы мы создали лучший мир со справедливостью, с тем, чтобы весь мир процветал.
В теплой, непринужденной обстановке протекал обед, которым завершался этот большой день в Вашингтоне. Несколько часов отдыха, и утром поезд помчит главу Советского правительства в Нью-Йорк. А затем предстоит немалый путь по стране, от берегов Атлантики до Тихого, или Великого, океана, омывающего и западные берега Америки и берега Советского Дальнего Востока.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В ГОРОДЕ НЕБОСКРЕБОВ
Американцы иногда полушутя-полусерьезно говорят:
— Знаете, у нас, в Штатах, только три времени года.
Заметив недоуменный взгляд собеседника, они охотно поясняют:
— Дело, видите ли, в том, что переход от зимы к лету совершается здесь настолько быстро и неприметно, что весну не приходится принимать в расчет.
И впрямь, житель Америки, особенно ее северо-восточного побережья, не успеет порой и оглянуться, как причуды здешнего климата перенесут его сразу из промозглой, слякотной зимы с ее сумасшедшими ветрами в самое пекло нестерпимо жаркого, удушливого лета.
А на вопрос, какое время года он, американец, считает наилучшим, последует неизменный ответ: осень.
Советским гостям посчастливилось приехать в Америку, когда изнурительная жара шла на убыль. Страна вступала в наиболее приятную пору года — «индейское лето».
Существует поверье, что, когда еще первые «отцы-пилигримы» высадились на берегах восточной части Америки, они, усталые и измученные долгим путешествием через океан, вдруг увидели американскую землю в ее поистине первозданной красоте. Под голубым шатром безоблачного небосвода их взорам предстала чуть тронутая осенним багрянцем зелень бескрайних лесов, гор и долин. Индейцы тепло и дружелюбно встретили их, щедро поделились плодами своего труда и дарами природы. С тех пор, гласит предание, и вошло в привычку американцев называть раннюю осеннюю пору «индейским летом».
Первое дыхание этого чудесного времени года мы ощутили 17 сентября, в день отъезда Н. С. Хрущева в Нью-Йорк.
…Раннее солнечное утро, на небе ни облачка. Приятный освежающий ветерок, дышится легко и привольно. Вашингтонцы по-настоящему радуются и этому солнечному утру, и бодрящей прохладе, по которой они так истосковались за долгие месяцы невыносимой летней жары.
На центральном вокзале Вашингтона советских гостей и сопровождающих их корреспондентов ожидал специальный поезд, длинные вагоны которого блистали алюминием и стеклом. Главе Советского правительства был предоставлен комфортабельный салон-вагон, носящий имя первого президента Соединенных Штатов Джорджа Вашингтона. Впрочем, хозяева Пенсильванской железной дороги в знак особого уважения к знаменитому пассажиру решили на время его поездки именовать этот вагон «К-1».