Лицом к лицу

Семенов Юлиан Семенович

...Неужели есть некая общая закономерность, неужели все проходят одни и те же круги, неужели повторяемость - угодна разуму, а то, что должно быть нормой, - анормально?!

...А может быть, подумалось мне, границей, разбившей меня со Стариком, оказалась любовь? Ощущение счастья соседствует с проявлением силы, обращенной не только вовнутрь: рыцарство, при всей его внешней привлекательности, было рождено необходимостью самоутверждения, а это опасная штука - самоутверждение, оно необходимо и разумно в балете, цирке (особенно воздушной акробатике) и парашютном спорте. Бывает ведь, что самоутверждение идет через отрицание соседствующего, когда человек отринул гнилую доктрину зла и насилия, - он прав, при всей

резкости его позиции, особенно если это приложимо к политике. Но случается, увы, что мы так же резко отрицаем близкое во имя далекого, явь во имя мечты, привычное - во имя миражного ветра дальних странствий...

Я гонялся за сюжетами, и я не умею рассказывать о том, как я за ними гонялся, я могу только писать про это, ведь Старику было обидно, когда я молчал, курил, морщился, не зная, как рассказать.

А он, видя, как молчу я, тоже молчал и не знал, как ему быть, и заваривал мне чай, когда я приходил к нему в гости, или наливал рюмку, и угощал какой-то особенной селедкой, и смотрел, как понравилась мне она, а я думал о том, что сегодня ночью буду писать главу, и слушал его рассеянно, когда он делился со мной тем, чем жил, и селедку я ковырял вилкой, вместо того чтобы нахваливать ее, даже если не нравится она мне вовсе, и позволял себе советовать ему - так, как это подчас делают взрослые дети, категорично и устало: "Новое время новые песни, мы сегодняшний день понимаем лучше вас..."

...А может, мы не прощаем отцам то, что красит жизнь, когда это случается с нами? Может, мы не можем простить им последнюю их позднюю любовь, ранимую по-детски, ибо беззащитна она? Неужели же сыновья остаются до старости теми, которые только б е р у т - Материнскую ли грудь, Отцовскую ли руку?

...Я понял, что мне надо написать это, когда поднялся на предпоследний этаж шпрингеровского концерна в Западном Берлине, который построен на самой границе двух миров, на линии Победы отцов. Я смотрел на город, раскинувшийся внизу, на город, который так недавно называли фронтовым - даже после того как отгремели последние залпы прошлой войны.

Я смотрел на этот громадный город, и виделось мне в туманной декабрьской дымке лицо моего Старика.

...С каждым днем их становится меньше - тех, кто сражался с фашизмом.

...Папа, прости меня, пожалуйста.

Глава,

в которой рассказывается о нацистском концлагере в Фольприхаузене и о том, кто и чему учит молодых западногерманских полицейских

1

...Пришла заказная корреспонденция из Штелле.

Штайн переслал мне письмо, предложил подумать, как можно исследовать факты, изложенные в нем. Письмо воистину интересно:

"Многоуважаемый господин Штайн, сердечно благодарю за Ваше дружеское послание.

Я твердо убежден, что некоторые предметы из Янтарной комнаты могут находиться все еще там, в Фольприхаузене, в шахте "Б" "Виттекинд".

Естественно, тогда у нас, узников концлагеря Моринген, были другие заботы, чем тревожиться о спрятанных гитлеровцами произведениях искусства в шахте "Б" "Виттекинд". Нас также мало интересовало, что находилось в сундуках и футлярах, которые эсэсовцы заставляли нас прятать на различных этажах шахты. Лишь когда попадались картины, сотни из которых должны еще находиться внизу, мы бросали иногда на них взгляд.

Однако, что укрепляет меня в моем предположении о том, что Янтарная комната может находиться там, внизу, так это тот факт, что эсэсовцы из некоторых взломанных сундуков извлекли себе целые состояния. Помню продолговато-овальную скорлупу из янтаря; она была украшена двумя орлами. Это были два разных орла, наверное прусский и русский. Эсэсовцы использовали скорлупу в качестве пепельницы, и я часто держал ее в руках, когда убирал в их помещениях.

Других гравюр или рисунков я не помню; только эти два орла врезались мне

в память.

Сундуки с ценностями были сложены в штольнях на глубине 800 или 900 метров, мы туда также доставляли и упаковывали там противотанковые и зенитные снаряды. Там были гигантские штольни-"купола", потолка которых не могли достичь лучи даже самых мощных прожекторов. Там стояли сотни сундуков с печатями, наподобие: SS-Ost-WH-Franks или WL-Franks SS-VT, что, очевидно, обозначаю отправителей: WH ("армия вермахта") "WL-Wermacht Luftwaffe" ("Воздушные силы вермахта") - и место грабежа: Франция, Италия и Россия. Кстати, среди этих сундуков были мешки с человеческими волосами. Янтарную "пепельницу" я заметил у эсэсовцев в первый раз где-то осенью 1944 года.

Следующие бывшие заключенные могли бы Вам дать дополнительные сведения о Фольприхаузене и шахте "Виттекинд": Гарри Ульман, живет ныне в Западном Берлине, Альтштрассе, дом 68, 1000, Берлин (кстати, этот коллега имеет фантастическую память, однако не любит говорить на темы, касающиеся того времени); Хайнц Фишер, 7021, Штеллен-Фильдер (этот коллега заработав себе тогда сердечную болезнь); Герман Вахтман, "Им Винкель", 2,3420, Херцберг, 4 (этот коллега тяжело болен). По нижеследующим двум адресам я писал уже четыре раза, но до сих пор не получил ответа. Почта тем не менее не вернулась; это еще Рудольф Винклер, 8211, Римсинг ам Химзсе, и Альфред Грассель из Вены.

Почему эти двое не отвечают, я не могу объяснить. Больше адресов на сегодняшний день - за два года поисков - я не раздобыл.

Причина в том, что власти Морингена, где находился лагерь, не имеют ни малейшего интереса копаться в истории, при том, что некоторые поныне служащие сами в то время работали в лагере. Ни одна из газет и журналов, в которые я обращался, не захотела по тем или иным причинам напечатать мою статью на эту тему.

Я сам начал заниматься исследованием два года назад, когда хотел привести в порядок свои пенсионные бумаги. Я дважды провел свой отпуск в Фольприхаузене и проводил при этом исследование. Как Вы знаете, шахта законсервирована и на ее территории находится теперь керамическая фабрика. В первый раз предприятие было закрыто - время отпусков; во второй раз мне все же удаюсь совершить экскурсию, однако спуск в шахту заколочен досками. О пожаре в 1945 году мне ничего не могли или не захотели сообщить. От жителей также ничего определенного узнать не удалось. У меня создаюсь впечатление, что все охотно хотят забыть то время, и этому есть основательные причины, так как многие жители Фольприхаузена работали прежде в соляных копях и были привлечены эсэсовцами в качестве мастеров; многие из них не очень хорошо вели себя по отношению к заключенным; я, во всяком случае, наталкивался на стену показного непонимания, как только заводил разговор о былом: "Ведь прошло столько времени..."

Я бы на Вашем месте попытался поискать оставшихся в живых людей из Геттингенского театра балета, которые в 1943 году были привлечены к службе в Фольприхаузене. Эти тогда молодые девушки должны были готовить для нас не только "макароны" (трубки для зенитных гранат), но привлекались к другим работам в штольнях. Можно допустить, что кто-нибудь из них все-таки откликнется. От нынешних властей ни "на месте", ни в Геттингене, ни в Ганновере Вам не стоит ждать помощи: ответственные лица большей частью являются старыми нацистами. Только частным путем, через прессу и телевидение можно, по моему мнению, чего-нибудь достичь. Если Вам действительно посчастливится начать исследование в шахте, самую большую трудность я вижу не в спуске или откачке воды из шахты (шахта лежит высоко, и если начать бурить в самом низком месте долины, то треть воды уже сама собой вытечет), а в засоленной воде. Те, кто охраняет окружающую среду, справедливо потребуют, чтобы вода была прежде обессолена.