Лига мартинариев
Шрифт:
— Эти люди у меня на глазах расстреливали убегавших пленников! — Орас мог бы добавить пару нелицеприятных фраз о Старике и о Нартове, но ему было противно поливать грязью мертвеца и заключенного.
— Мне доподлинно известно, что вы сами жертвовали деньги на этот приют, — продолжал наседать Вад.
— Так я и считал его ИНВАЛИДНЫМ приютом. Как и все другие. И жертвовал деньги на многие проекты. В том числе оплатил через «Око милосердия» ваше лечение. Но вы почему-то не воспользовались этими деньгами.
Вад был готов. Он даже не дал раскрыть рот
— Я не мог это сделать по моральным соображениям. Мои страдания не сравнимы с горем убитых… то есть пострадавших при взрыве инвалидного приюта. Я передаю деньги со своего счета в их пользу… — И он намеренно, в этот раз медленно, поднял свои коротенькие ручонки.
Великолепный удар! Теперь Орас мог бы пожертвовать все свое состояние в пользу «убогих и сирых», но это произвело бы меньший эффект.
— Господа, мы уяснили программу действий кандидатов, — радостным тоном объявил ведущий.
— Позвольте, — возмутился Орас, — конкретно о программе мы ничего не говорили…
— Вижу, наши телезрители просто устали от серьезных разговоров, — как ни в чем ни бывало продолжал ведущий. — Настало время поговорить о личной жизни. Ваше семейное положение, господин Орас, мы выяснили. Для политика такого ранга оно могло бы быть более определенным, — ведущий двусмысленно усмехнулся. — Теперь настал ваш черед, господин Суханов, рассказать о своей семье. Вы, кажется, не женаты?
— У меня была девушка, — с грустью в голосе отвечал Вад. — Красивая, хорошая, добрая. Но господин Орас перекупил ее.
— Что значит — перекупил? — оживился ведущий, у него даже очки подпрыгнули от возбуждения.
— Переманил своими деньгами. С деньгами можно и не такое, — всё тем же печальным голосом продолжал Вад.
Орас подался вперед, будто готовился броситься в драку:
— И вы очень страдали, когда она ушла, господин Суханов?
— Я и сейчас страдаю.
— А я этого не чувствую!
— Разве вы можете…
— Могу! — Рявкнул Орас. — Вы же сами знаете: на таком расстоянии я могу уловить даже самый крошечный выброс энергопатии. Но в данную минуту я не чувствую ни-че-го!
— Извините, господа, но у нас осталось всего несколько секунд, — затараторил ведущий. — Пожмите на прощанье руки, а вы, дорогие горожане, наверняка уже составили первое впечатление о кандидатах.
Орас стиснул в своей ладони короткопалую ручонку Вада и не торопился отпускать. На всякий случай спросил у ведущего:
— Нас больше не видят на экранах?
— Разумеется, нет, — лицо ведущего болезненно дернулось — он понимал, что упускает сейчас самый лакомый кусочек, который будет стоить всего предыдущего.
Орас выдернул Вада из кресла как куклу.
— Кто дал тебе право делать публично такие заявления?
— Спроси у Евы, — пропыхтел ему в лицо Вад. — Пусть скажет — могу я или нет, — он ухмыльнулся двусмысленности своих слов.
— Она НЕ могла тебя любить! — в ярости выдохнул Орас.
В следующую секунду доверенные лица растащили их по углам.
— Мерзавец! — вопил Вад из своего закутка. — Кто
Отчаянно брызгала белой слюной фотовспышка, кто-то на боковых местах вопил и свистел, как на стадионе.
— Вы совершили ужасную ошибку, господин Орас, — шепнул ему Виталик Воронов, молоденький шустрый парнишка, в прежние годы проводивший предвыборную компанию Старика, а теперь колдующий над имиджем Ораса. — Считайте, что вы проиграли старт.
— Жаль, что этого не увидели зрители, — вздохнул ведущий и отер влажной ладонью лицо.
6
Олежек непрерывно хныкал. Он хныкал по любому поводу — когда хотел есть и когда не хотел, когда ушибался и когда выпрашивал конфеты. Все попытки вновь научить его говорить оканчивались безрезультатно — он прекрасно объяснялся с нами при помощи мычащих и ноющих звуков. Порой поражало обилие интонаций и жестов, и начинало казаться, что слова в самом деле излишни, они лишь гасят чистоту эмоций. После трех месяцев физиотерапии и массажа двигательные функции почти полностью восстановились. Но вот умственные способности… Орасу намекали, что обычную школу мальчик уже не сможет посещать. Нанятая Андреем гувернантка лишь рассовывала по карманам щедрые чаевые и играла с мальчиком в развивающие игры, которые того ни мало не интересовали. Всё заканчивалось тем, что он обливал девицу краской или просто убегал. Зато у него появилось новое увлекательное занятие: он ломал игрушки и рвал книги. Но не так, как это обычно делают малыши, путаясь изучить, что же там, внутри. Он ломал свои любимые игрушки и рвал книжки, чтобы потом рыдать над ними и колотить себя по лбу крошечным кулачком. За время болезни былая упитанность его исчезла. Он плохо ел, выглядел болезненным и хлипким, и утратил прежнее поразительное сходство с Андреем.
Но при всем этом мне начинало казаться, что Олежек на самом деле понимает гораздо больше взрослых. Весь нынешний вечер он просидел перед телевизором, вцепившись пальчиками в сиденье стула. К концу передачи он сполз на пол, доковылял до телевизора — в этот момент крупным планом показывали Ораса — и, погладив ладошкой экран, провыл нечто совершенно по-звериному жалостливое.
— Олежек, всё будет хорошо, — попыталась я его успокоить, хотя сама очень сомневалась в этом самом «хорошо», но он не слушал меня и плакал всё безутешнее.
Заслышав плач, в гостиную ворвалась Клара, подхватила Олежку на руки, выкрикнула: «Господи, даже ребенка успокоить не может!» — и скрылась в детской.
После отъезда Катерины Клара считала себя хозяйкой в доме, а на меня смотрела как на дурацкое растение, которое должны выкинуть ко всеобщей радости. Теперь-то, после телепередачи, она наверняка уже заготовила метлу, чтобы вручить ее Андрею для выметания сора из дома. «Выметать сор вовремя», - было ее любимым выражением, на дню она повторяла его раз десять, не меньше.