Лихое время. «Жизнь за Царя»
Шрифт:
По спине Котова прокатились холодные капли. Понятно – стрельцы успеют одним залпом выкосить не только татар, но и купцов, но, умирая, каждый из лучников успеет спустить тетиву. Вот только умирать никто не спешил, потому те и другие медлили. «Лишь бы не дрогнул кто…» – подумал Котов, надеясь обойтись без кровопролития.
– Кто старшой? – поинтересовался воевода, остановив взгляд на толстопузом бусурманине, у которого и халат был новее, и лиса на малахае не тертая. – Давай, сотник, попробуем миром договориться.
– Хазаина отпусти, – потребовал татарин, помягчев взглядом. Чувствовалось, что бусурманину
– Скажи своим, чтобы луки опустили, – улыбнулся воевода. – Мы тогда хозяина отпустим и пищали уберем. Вишь, сколько людей безвинных пострадать может.
Татарин быстро окинул взглядом двор. Было заметно, что в башке, отродясь не мытой, шевелятся мысли – восточные купцы, будь они турки или персы, но на помощь единоверцам придут. Но опять же гололобый знал, что сотворит картечь!
От купцов отделился невысокий благообразный человек в дорогом халате и зеленой чалме – купец Хаджа Камиль, самый уважаемый среди восточных гостей. Он же был местным кади – кем-то вроде муллы и судьи. Хаджа Камиль сказал что-то десятнику. Толстопузый огрызнулся, не соглашаясь, но турок повысил голос, и татарин сник. Повернувшись, гортанно отдал приказ, и подчиненные нехотя опустили луки.
Что воеводу удивляло, так это то, что все бусурмане понимают друг друга. Хаджа Камиль был турком, но его речь понятна и крымчакам, и волжским татарам. Сам Яковлевич, когда жил у немцев, удивлялся, что немец из Штудгарда не может объясниться с земляком из Магдебурга. Давно хотел поговорить об этом со знающими людьми, но недосуг.
Когда помятый и злой хозяин караван-сарая отошел, Котов махнул стрельцам, а те сняли мушкеты с бердышей.
– Ну, теперь и поговорить можно, – удовлетворенно сказал воевода.
– Чево ты хочешь? Зачем пришел? – злобно ощерился Базарбай.
– Ты, Бориска, не позабыл, что я в здешней слободе воеводой поставлен? – приосанился Котов. – Стало быть, за порядком и за законами следить должен. А ты закон нарушаешь.
– Какой такой закон? Ничего я не нарушал!
– Закон покойного государя нашего Бориса Федоровича о том, что никто холопами владеть не вправе, кроме их господ. А продавать нельзя, окромя как сам холоп по купчей грамоте заложится, – веско изрек воевода и протянул руку: – Грамоту купчую покажи.
– Царь Борис умер давно. Никто его законы не исполняет, – ухмыльнулся татарин.
– Умер царь, не умер, а законы никто не отменял, – спокойно возразил Котов. – Я за все царство-государство не ответчик. Я тут, в Рыбной слободе, поставлен, и с места меня пока никто не согнал. Стало быть, должен законы исполнять. Мне донесли, что у тебя, Базарбай, на дворе девки незаконно содержатся. Если купчей нет, то я должен этих девок у тебя отобрать и вернуть в первобытное состояние, а тебя суду предать. По закону могу у тебя все имущество отобрать, а тебя в батоги бить! Понял?
– Вы, Александр-эфенди, плохо делаете, – вмешался в разговор турок. – Почтенный Базарбай – хозяин постоялого двора. А на постоялом дворе, равно, как в посольстве, свои законы действуют.
– Господин Камиль, – усмехнулся воевода, поднаторевший в таких делах. – Караван-сарай – русская земля! Если бы Базарбай был турок или там хоть крымчак, то мы бы еще поспорили. Только хозяин-то из казанских татар будет. А Казань-то
– Ты этих девок видел, а? – ухмыльнулся хозяин, слегка успокоившись.
– Люди видели, – пожал плечами воевода. – Я, Базарбай, могу весь твой двор кверху задом поставить! – пообещал Александр Яковлевич и пригрозил: – А за то, что ты воеводу впускать не хотел, еще штраф заплатишь!
Хозяин поскучнел лицом. Знал, что если воевода сказал, – так и сделает. Однако продолжал упорствовать:
– Девки русский я у братьев купил. Серебром платил, вот. Купчих никаких нет, не нужны нам купчие. А где они девок взяли – их спрашивай. Тангу за девку отдал, мой девка! А штраф какой – скажи, уплочу!
На выручку собрата по вере поспешил Хаджа Камиль.
– Почтенный Александр-эфенди, – сказал турок. – Наш хозяин не имел злого умысла. После вечерней молитвы все правоверные должны ложиться отдыхать.
– Да на здоровье! – улыбнулся воевода. – Девок отдайте, а потом – спи, отдыхай…
– Э, воевода, зачем ты так? – оскалил хозяин зубы в ответной улыбке. – Почтенный кади тебе сказал – правоверные спать должны!
– Я, Базарбай, человек терпеливый, – погасил улыбку Котов. – Но у меня терпение не беспредельно.
– Э, воевода, много крови прольется, – попытался припугнуть татарин, почуяв поддержку, хлопнул себя по боку, где должна быть рукоять сабли. Нащупав пустоту, скуксился, злобно посмотрев на Костромитинова, стоявшего спокойно и вроде бы лениво, но не выпускавшего из виду никого – ни татар, ни купцов.
– Ну, значит, твоя кровь первая будет, – вздохнул Котов, устав спорить.
Стрельцы и татары напряглись, приготовившись вскинуть оружие, Яков с Леонтием переглянулись, а Хаджа Камиль, встав между Котовым и Базарбаем, принялся объяснять что-то хозяину караван-сарая. Хотя воевода не понимал ни слова, но чувствовал – Базарбай готов уступить. Ссориться с воеводой у владельца постоялого двора желания не было. Бориска-Базарбай, в отличие от татар-разбойников, имел хороший доход, и Котов был уверен – не будь тут татар, «каравансарайщик» уже отдал бы девок. Хозяин не хотел терять лицо перед соплеменниками и теперь лихорадочно обдумывал – как ему выкрутиться? Ну, конечно, постарался бы извлечь какую-нибудь выгоду. Что ж, воевода мог бы скостить ему пошлину на полгодика.
Александр Яковлевич почти придумал, как им разойтись без крови, но дело испортил десятник. Старший татарин неожиданно захохотал и заявил:
– Я, урус, на твои законы плевать буду. И на тебя, воевода, плевать…
Рукоятка словно сама прыгнула в руку. Воевода полоснул десятника, как учил когда-то Яков – кончиком клинка, под кадык. Десятник плюнул кровью, схватился за перерубленное горло. И никто еще не успел осознать, что произошло, как Леонтий заорал:
– Пли!
Эх, не зря Костромитинов гонял стрельцов, вколачивая команды. Нет, не зря! И не зря велел взять кремневые ружья, а не фитильные пищали. Стрелять, держа мушкеты на руках, а не на подсошках, тяжело, но залп, выпущенный в упор, смел татар, раздробил голову Хаджи Камиля и уполовинил число купцов, неосторожно вставших за спинами. Но больше всего досталось хозяину, в которого били с двух стволов – там, где был красавец Базарбай, шевелились куски окровавленного мяса и сухожилий…