Лихое время
Шрифт:
Там, на китайской земле, встретил известие о войне с Германией. Сие по торговле ощутимо ударило: не снарядами и патронами торговал, не амуницией воинской и не фуражом. Бакалейные или, как чаще говорили, колониальные, товары стало доставать архитрудно. Только тут Бизин понял, что, покинув рынок в России, он потерял большие деньги, которые нынче огребали на военных поставках конкуренты, те же читинские предприниматели-миллионщики Самсонович, Второв. Торговое же дело Бизина явно шло к разору.
В Харбине пришлось пару лавок закрыть, вся надежда
Однако китайские власти не дремали. И весомость Бизина уже была не та, и желтолицые очень чутко реагировали на вести с полей сражений. А России-матушке там везения не было. Посему нахальство местной полиции стало переходить всяческие границы. Как раньше, свертком бумажных ассигнаций, отделываться уже не удавалось.
Крах пришелся на недоброй памяти девятьсот шестнадцатый!
В октябрьскую ночь полиция с двумя взводами солдат, выставивших вперед ножевые штыки и черные зрачки стволов, нагрянули в бизинский публичный дом.
Крушили мебель, обрывали гардины, прикладами сбивали люстры-фонарики, расталкивали полуодетых жриц любви и перепуганных клиентов. Звенели осколками зеркала, лопался фаянс и фарфор в ресторации, запахло паленой материей.
По истеричному телефонному звонку из заведения Бизин вскорости подкатил к парадному входу.
И тут же его грубо выдернули из пролетки четверо солдат. Оглушительно матерящегося, подтащили, заламывая руки, к лощеному полицейскому чину, ставя, как мальчишку-новобранца, во фрунт.
– Какого черта, мать вашу!..
Улыбаясь по-змеиному, щуря и без того узкие глаза на блестящем лице, полицейский начальник в богатом сером костюме долго молча смотрел на сопящего от злости Бизина, потом нехотя шевельнул губами:
– Мы долго терпели вас, господин неблагодарный содержатель. Но нашим терпением вы злоупотребили. Вынужден напомнить, что в отношении лиц, замеченных в контрабанде, действует одна санкция. Мы ничего не будем доказывать. Даю три дня, чтобы вы убрались из Маньчжурии. Иначе…
Он выразительно провел затянутой в лайковую кожу ладонью по горлу.
– Ты ж с моей руки кормился, образина…
– Заткнись, русская собака! – прошипел полицейский туз, брезгливо приблизив лицо к потному и взъерошенному Бизину, и добавил, криво усмехаясь: – Благодари свою паршивую судьбу, что я не люблю скандалов. Три дня!
С императорской величавостью хозяин положения прошагал мимо Бизина к черному приземистому автомобилю. Хлопнула дверца, взревел мотор. Солдаты оттолкнули, издевательски гогоча, Бизина в сторону и, больше не обращая на него внимания, шмыгнули в японский сад, откуда вперемежку с женским визгом доносились звуки продолжающегося в «нумерах» погрома.
Бизин быстрыми шагами миновал вдрызг разбитые стеклянные двери ресторана, нашел у стойки зареванную распорядительницу мадам Мисайлову.
Размазывая по щекам тушь и румяна, она сообщила хозяину, что в игорном зале и комнатах свиданий полицейские нашли изрядное количество
Наутро харбинские газеты обрушили на обывателя страшные подробности ночного шума: в веселом заведении купца Бизина свила гнездо шайка мошенников и проходимцев, торговавших белым дурманом! Коридорный Мишка, благополучно скрывшийся, выставлялся зловещим торговцем опием и организатором сети морфинилок.
Газетные писаки делано возмущались попустительством властей: дескать, лишь ребенок поверит, что от всего этого безобразия хозяин заведения Бизин был в стороне. И на лапу, заключали газеты, ему конечно же изрядно перепадало, небось львиную долю навара греб, пригрев распространителей дурмана.
«Нашли» борзописцы и «жертв» рулетки, с газетных полос обвинивших Бизина в организованном шулерстве, заведомо обманном устройстве игровых столов и специально обученном персонале жуликов-крупье. Да уж… Вот так, значит, не захотели власти скандала!
Еще сутки спустя пресса известила харбинцев, в том числе и самого Бизина, что его заведение властями конфискуется.
Вечером увесистый булыжник вдребезги разнес витражное стекло над входными дверями в бизинскую квартиру. Ни наутро, ни после в правительственной канцелярии Бизина так и не приняли, посему ждать было нечего.
За сумасшедшие деньги погоревшему коммерсанту удалось нанять подводу и экипаж. Забрав самое необходимое, имевшуюся на руках наличность и золотые побрякушки, Бизин подался из Харбина прочь. Забрал с собой и кроткую, простого происхождения горничную Варвару, с которой фактически последние полтора года сожительствовал. Были намерения податься в Шанхай, но лощеный полицейский фрукт открыто дал понять: дорога у купчины только одна – в Рассею. На китайской территории его персона нежелательна.
Китаезы на пограничном переходе вытрясли последнее. Что у Варварушки на теле было припрятано, то и осталось. И кое-какое шмутье носильное. В общем, до Читы добрались нищими. Попытался Алексей Андреевич отсюда дотянуться до своего банковского счета в харбинском коммерческом банке Ляояна – куда там! Аукнули денежки!..
Вот так и оказался Бизин приживальцем во флигеле у домовладельца Барановского на читинских Новых местах – в недавно отвоеванном от соснового бора на восточных склонах сопок районе города, чуть повыше и в сторонке от старинного городского кладбища. Часто туда приходил Алексей Андреевич – душу послушать, поразмышлять о скорбных поворотах своей судьбы, на каменные плиты над местами успокоения бывших своих компаньонов и соперников по торговому делу посмотреть, ощущая бренность мира и свою тоже. Позднее, с темными людишками самого мелкого пошиба знакомство сведя, тоже зачастую тут, на кладбище, им встречи назначал, дела обговаривал.