Лихоманка
Шрифт:
Однажды Валера изложил ей свои горести-напасти, типичные для большинства начинающих литераторов. Денег нет, прописки нет, с публикациями напряженка. Лида не только посочувствовала. Сама предложила оформить фиктивный брак. У нее есть только сестра. Они вдвоем проживают в большой трехкомнатной квартире. Почему не помочь хорошему человеку.
Временно, конечно, только временно. Под честное слово.
Всем известно, нет ничего постояннее, нежели что-то временное.
Сестра часто уезжала в командировки. У Шагина в этот период дела застыли на нулевой точке.
Ужинали вместе. На кухне. Здесь же на кухне Шагин и спал. На скрипучей раскладушке. Потом…
Что бывает потом, каждый взрослый человек знает без дополнительных объяснений. Лида оказалась застенчивой, нежной и ласковой, как ребенок.
Словом, когда сестра вернулась из очередной командировки, застала в своей квартире симпатичную дружную семью. Шагин ей сразу понравился. Спокойный, ироничный. Чем-то на Джека Лондона похож.
Что совсем неудивительно. Он вообще всегда нравился женщинам. Черноволосый, подтянутый, аккуратный.
Кстати, в те времена в литературных кругах гуляла шутка. «В Москве самый крепкий брак — фиктивный!». Двое-трое друзей Шагина по этой схеме женились. Потом как-то незаметно фиктивность куда-то испарялась. Создавались вполне благополучные, и даже счастливые семьи.
В жизни всегда все неоднозначно, запутано и переплетено.
— Странно. Сольвейг, это псевдоним? — рассеянно спросила Лида.
Шагин искренне, «чисто по-человечески», порадовался тому обстоятельству, что «какой-то актрисе Сольвейг» не известен его сотовый телефон. Иначе б уже достала до печенок. Все эти в прошлом известные актрисы, как использованная жвачка. Прилипнет, не оторвешь. Барби, чтоб им… ни ролей, ни аплодисментов. Эта тоже, наверняка, хочет опубликовать свои мемуары. Воспоминания о яркой, бурной, супертворческой жизни. Из серии, «Я — московская Мерлин Монро». Станет торговаться, чтоб тираж был побольше, обложка поярче, с ее портретом, разумеется. И желательно, чтоб лично с нее он не взял ни копейки. Напечатал бы ее шедевр исключительно за ее красивые глаза и ноги. В прошлом, разумеется.
Как все надоело! Уехать бы скорей на дачу.
В Алешкино! В Алешкино!
Машенька! Мистраль! Машенька!
За два дня до этого к Шагину заехал на своей задрипанной «Ниве» эстрадный автор и детский драматург по фамилии Гармаш. Как и у всех остальных людей у него, конечно, было и имя. Но все называли его исключительно по фамилии. Шагин даже толком не помнил, как его там? Коля или Толя. Гармаш и точка.
Шагин стоял на перекрестке Бродвея со второй северной улицей и у всех на виду, развлекал разговором Машеньку и ее подругу Катю.
— Как жизнь, девушки? — улыбнулся Гармаш, эффектно хлопнув дверцей «Нивы». Он бегло с ног до головы осмотрел стройную Катю.
— Она по-русски не понимает, — кашлянув, сказал Шагин, — Она кубинка.
Катя недоуменно подняла брови. Машенька незаметно прыснула в кулак.
—
Смуглолицая темноволосая Катя и вправду слегка смахивала на испанку.
— Ее отец крупный судовладелец. Из кубинских эмигрантов, — невозмутимо продолжил Шагин.
Катя от изумления вытаращила глаза, но промолчала.
— Очень состоятельный человек, — поставил жирную точку Шагин.
Гармаш мгновенно сделал стойку. Обаятельно заулыбался. От уха до уха. Он так и не оставил свою детскую мечту, жениться на богатой иностранке. Уехать за границу и вести там буржуазный образ жизни.
— У тебя есть шанс. Ты по-французски волочешь?
Катя и Машенька незаметно для Гармаша переглянулись, подмигнули друг другу. Катя мгновенно сделала холодное надменное очень неприступное лицо. И вправду, стала похожей на иностранку.
Гармаш неловко потоптался на месте, озабоченно вздохнул. Шагин решительно взял его под руку и повел к своей даче.
— Валерик! Дело есть. На сто тыщ! — азартным шепотом затараторил Гармаш, как только они отошли на несколько шагов от девушек.
Гармаш все свои махинации оценивал в «сто тыщ» долларов. Никогда ни одна из его авантюр не стоила и сотни. Большинство знакомых в литературной тусовке Дома литераторов его сторонилось. Лишь немногие снисходительно улыбались, выслушивая очередную завиральную идею в «сто тыщ» и одобрительно кивали:
— Флаг тебе в руки!
В этот раз идея Гармаша на «сто тыщ» состояла в следующем.
Шагин должен в темпе, за две-три недели написать и успеть напечатать автобиографию какой-то эстрадной звездочки. Как только Гармаш выпалил, что информация от нее «Это супербомба!», и, что «Вся Москва встанет на уши!», Шагин перестал слушать.
Отвернулся и стал смотреть вслед уходящим по улице к лесу Машеньке и Кате. Они, перебивая друг друга, одновременно говорили и, не переставая, смеялись.
От молодости, от здоровья, просто от хорошей погоды.
Гармаш продолжал бормотать что-то про дикое везение, про уникальную возможность «срубить бабок», про сорок процентов, полагающихся ему, если Шагин не будет дураком и не откажется от удачи, плывущей прямо в руки.
Шагин слушал одним ухом. Расслышал только имя той самой звездочки из шоу бизнеса, от которой исходило столь заманчивое предложение. «Ассоль!»
«Ассоль! Что-то Машенька о ней говорила. Идеал и все такое».
Если бы Шагин слушал Гармаша хоть чуть внимательнее, он был бы более подготовлен к последующим неординарным событиям.
Оповещен, значит вооружен.
Но ему было не до того. Он смотрел вслед уходящей Машеньки и ждал только одного. Чтоб она обернулась и помахала ему ручкой. Если б она этого не сделала, Шагин побежал бы вслед, догнал и, тревожно заглянув в глаза, спросил:
— В чем дело? Что случилось? У нас все по-прежнему?
Машенька не подвела. Прежде чем свернуть к лесу, она не оборачиваясь, заранее уверенная, что Шагин смотрит вслед, подняла над головой руку и помахала ему.
Так и должно быть. Только так.