Лихоморье. Трилогия
Шрифт:
– Я двадцать лет отвечаю за безопасность детей и за это время видел немало чокнутых папаш, требующих от меня вернуть им ребенка, которого они сами же куда-то дели и забыли об этом! А может, не забыли, а убили и решили все свалить на интернат?! А?! – Он бешено вращал глазами, не сводя тяжелого взгляда с полицейских. Те молчали, все чаще косо поглядывая на Петра, и эти взгляды не предвещали ничего хорошего.
Петр отчаянно боролся с собственным мозгом, который начал выдавать ему жуткие мысли о том, что он действительно сам забрал Тильду, а теперь не может вспомнить, где оставил
Неизвестно, чем бы все закончилось, но внезапно у старшего опергруппы затрещала рация, и голос, вырвавшийся из динамика, произнес:
– Мы нашли провал в земле рядом с кладбищем. Птицы вылетают прямо оттуда. Там могут быть люди, вниз спущена веревка, но она короткая. Мы пока не спускались, глубина слишком большая. Вызвали спасателей, ждем.
– Мы идем к вам! – ответил старший и обратился к подчиненным: – Поднимите подозреваемого, он пойдет с нами. Потом будем с ним разбираться! Кто-нибудь осмотрел помещение?
– Да тут и осматривать нечего – одна комната и санузел! Везде пусто, – ответили ему.
– А это что еще за фолиант? – Старший опергруппы взял со стола книгу, полистал и, фыркнув, спросил у охранника: – Дневник ведешь, что ли? Ладно, почитаем на досуге. – Не получив ответа, он засунул книгу в карман и скомандовал: – Все на выход!
На лестничной площадке служебный пес вдруг начал скулить и озираться, но полицейские уже волокли задержанного вниз по лестнице, и кроме Петра этого больше никто не заметил. А Петр решил, что собака, возможно, почуяла какое-то животное, спрятавшееся в одной из соседних квартир, например, кошку или крысу, и не придал этому значения. К тому же его разрывали противоречивые чувства, касающиеся задержания охранника: то Петру хотелось наброситься на него и выпытать, где тот прячет его дочь, то вдруг гнев утихал, сменяясь уверенностью в том, что Вадим Бранимирович ни в чем не виноват. Судя по растерянному виду полицейских, их мучили такие же сомнения. Заметив их колебания, охранник начал кричать, требуя, чтобы с него сняли наручники и надели их на преступника, то есть на Петра.
Командующий опергруппой остановил своих людей на окраине поселка и подошел к задержанному, бряцая ключами, зажатыми в руке. Некоторое время полицейский и охранник буравили друг друга взглядом в немой борьбе, и, в конце концов, в звенящей тишине раздался металлический щелчок отомкнувшегося замка наручников.
Вадим Бранимирович сбросил с себя оковы, попятился, а потом повернулся ко всем спиной и быстрым шагом направился к берегу, где стоял служебный катер.
– Пора бы уже объяснить нам, зачем ты устроил весь этот спектакль! – произнес кто-то из полицейских, обращаясь к Петру. Казалось, намерение охранника воспользоваться катером их совершенно не беспокоило и все свое внимание они переключили на нового подозреваемого.
– Исчезновение дочери – это не спектакль! – угрюмо отозвался Петр, приготовившись к тому, что будет задержан.
– Вот именно! – Старший смерил его убийственным взглядом. – Придется тебе выложить все свои секреты! Ну, признавайся, какой у тебя был мотив?
– К чему вы клоните?! С ума сошли?! У меня горе, дочь пропала, а вы говорите какие-то
– Не строй из себя страдальца! – Полицейский нагнулся, поднял с земли наручники и начал наступать на Петра. – Я за годы службы на такие мерзости насмотрелся, что давно уже ничему не удивляюсь!
– Да опомнитесь! Зачем бы я тогда сам заявлял об исчезновении?! – воскликнул Петр, но жалкая попытка вразумить полицейских не удалась.
– Хитрый ход, ничего не скажешь! – усмехнулся старший, сплевывая под ноги с брезгливой гримасой. – Хитрый, да не новый! Бывали и до тебя хитрецы, которые точно так же следы заметали.
Полицейские окружили Петра. Их лица, искаженные ненавистью, красноречиво говорили о том, что стоит ему сделать хоть одно резкое движение, и до первого следственного протокола он не доживет. Однако допроса – допроса с пристрастием, как принято называть выбивание нужных показаний, – ему в любом случае не избежать, и начнется он, похоже, уже в следующий миг.
Но внезапно треск рации притормозил стремительно набирающий обороты ход событий. Из недр черной коробки вырвался возбужденный мужской голос:
– Эй, как слышите? Мы нашли Тильду и еще пятерых подростков! Живых! Внизу целая куча трупов – и взрослых, и детских. Вы где там? Скоро?
Растолкав остолбеневших полицейских, Петр сорвался с места и помчался в сторону прибрежного возвышения, стремясь как можно скорее увидеть дочь, но внезапно прозвучавший с другой стороны берега дикий вопль заставил его повернуться.
Рядом с катером, неподвижно стоявшим у самой кромки воды, сидел, привалившись спиной к борту, Вадим Бранимирович. Вместо того чтобы готовиться к отплытию, он с ужасом разглядывал тыльную сторону своих рук и орал так, будто его зверски пытали. Группа полицейских уже спешила к нему. Петр, начавший подниматься вверх по склону, спустился обратно вниз и направился к заходящемуся в истерике охраннику, желая выяснить, что с ним стряслось. Приблизившись, он с трудом узнал в нем того сорокалетнего мужчину, которого видел несколько минут назад.
Теперь охранник выглядел лет на семьдесят, если не больше, и, казалось, продолжал стремительно стареть. Бледность кожи на лице сменилась серостью, на ввалившихся щеках проступила сосудистая сетка, глаза медленно погружались в глубину черных ям, образованных просевшей над глазницами плотью. Пронзительный крик, вырывавшийся из горла, перешел в надсадный хрип, а потом – в свистящий шепот.
Вадим Бранимирович умирал и пытался что-то сказать перед смертью.
– Это Мастер… – разобрал Петр. – Он обманул всех… врал про Лукоморье… а там смерть.
Справившись с шоком, командующий опергруппой склонился над скрючившимся на земле охранником и попытался приподнять его за плечи.
– Эй, ты чего, мужик?! Отравился чем-то?
– Странный приступ! – заметил кто-то из полицейских.
– Что это еще за хрень?!
– Кажется, он вот-вот ласты завернет! – послышалось рядом.
– Пощади, Темный Властелин… – продолжал шипеть охранник, закатывая глаза. – Я заплачу дань… Я приведу еще… Сколько попросишь. Я всех приведу, если хочешь, только пощади.