Лихорадка грез
Шрифт:
Она сомкнула веки. Ее лицо обвисло, а рот открылся.
Я сжала руки в кулаки. Моя мать никогда бы не освободила Синсар Дабх. А Алина не предательница. И я не зло.
– Кто был моим отцом? – спросила я.
– Она спит, Мак, – сказала Кэт.
– Так разбуди ее снова! Нам надо знать больше!
– Завтра будет еще один день.
– Каждый день на счету!
– Мак, она устала. Мы сможем попробовать еще раз утром. Я останусь с ней на ночь. Ей не следует быть в одиночестве. Она не должна была быть одна так долго. Может, ты тоже останешься?
– Нет, – прорычал
Я медленно вдохнула. Затем выдохнула. Меня не отпускало внутренне напряжение.
У меня была мама. Я знала ее имя. Я знала, откуда я взялась. Мне нужно было знать больше!
Кто был моим отцом? Почему о нас, об О’Коннорах, ходят такие плохие слухи? Обвинили мою мать, затем сестру, теперь меня? Это меня ужасно злило. Я хотела встряхнуть старушку, чтобы она проснулась, силой заставить ее продолжать.
Я внимательно на нее посмотрела. Сон смягчил ее сморщенное лицо, и она выглядела умиротворенной, невинной, едва заметная улыбка играла на ее губах. Может быть, ей снился сон о двух маленьких девочках, играющих у нее в саду. Я тоже хотела их увидеть.
Я закрыла глаза, почувствовала место силы ши– видящей и поняла, как легко проникнуть в ее разум. Он был, как и ее кости, усталый и беззащитный.
Они были там – две девочки, она темненькая, другая светленькая, может, семи или восьми лет. Они бежали по вересковому полю, держались за руки и смеялись. Была ли одна из них моя мама? Я усилила натиск, пытаясь направить сон Наны и показать мне больше.
– Что ты делаешь? – воскликнула Кэт.
Я открыла глаза. Нана уставилась на меня, она выглядела испуганной и непонимающей, ее руки крепко сжали подлокотники кресла-качалки.
– Это дар, который дают, а не берут!
Я встала и успокаивающе подняла руки.
– Я не хотела вас пугать. Я даже не думала, что вы сможешь меня почувствовать. Я просто хотела узнать, как она выглядела. Простите. Я просто хотела узнать, как выглядела моя мама, – пролепетала я. Во мне боролись гнев, от того что она меня остановила и стыд, из-за того что я сделала.
– Ты знаешь, как она выглядела, – сказала Нана, снова закрывая глаза, – твоя мама брала тебя с собой в аббатство. Поройся в своих воспоминаниях. Там ты ее и найдешь, Алина.
Я моргнула.
– Я не Алина.
Ответом мне был лишь тихий храп.
Глава 27
Бэрронс сказал, что мы просто потратили уйму времени, и он не будет сопровождать меня назад, чтобы снова увидеться со старушкой.
Как он мог такое сказать? Я разозлилась не на шутку.
– Имена – это иллюзии, – прорычал он. – Глупые ярлыки, за которые люди цепляются, дабы чувствовать себя лучше в полной неосязаемости своего ничтожного существования. Я это. Я то, – передразнил Бэрронс. – Я оттуда-то и оттуда-то. Следовательно, я... бла-бла-бла и все, что вы при этом хотите заявить. Проклятье! Пощадите меня.
– Подозрительно, ты начинаешь говорить так же, как В’лейн. – Я О’Коннор – потомок одного из шести самых могущественных родов ши– видящих – и это имело для меня значение. У меня была могила бабушки, которую я могла навестить. Я могла принести ей цветы. Могла сказать, что отомщу за нас всех.
– Неважно откуда ты. Важно куда ты идешь. Неужели вы этого не понимаете? Неужели я ничему вас не научил?
– Лекции, – заметила я, – портят слух.
Несколько часов спустя, когда Бэрронс завел Хаммер в гараж за книжным магазином, мы все еще спорили.
– Просто тебе не нравится, что она знает кое-что о том, что ты такое! – обвиняла я.
– Старая кошелка с деревенскими суевериями, – издевался Бэрронс. – Ее мозг атрофирован голодом.
– Бэрронс, ты ошибся веком.
Он сердито посмотрел на меня, судя по всему, производя какие-то подсчеты, после чего заявил:
– И что? Результат тот же. Значит, атрофирован чем-нибудь еще. Чтение портит зрение, лекции портят слух, черт бы меня побрал!
Мы оба выпрыгнули из Хаммера и так сильно хлопнули дверьми, что машина вздрогнула.
Под моими ногами задрожал пол гаража.
Правильней сказать «загрохотал», заставив мои колени вибрировать, и звук чего-то, что могло быть только порождением самых отдаленных глубин ада, наполнил воздух.
Я уставилась на Бэрронса через капот Хаммера. Что ж, по крайней мере, на один из моих вопросов я получила ответ: что бы ни находилось под гаражом, это был не Иерихон З. Бэрронс.
– Что у тебя там, Бэрронс? – Еще один вопль чистого отчаяния, бесконечной муки почти заглушил мой вопрос. От этого звука мне захотелось бежать. Захотелось плакать.
– Вас это может касаться только в том случае, если это будет связано с интересующей нас книгой, а это не так, так что отвалите! – Он вышел из гаража.
Я наступала ему на пятки.
– Ну и отлично.
– Фиона, – зарычал Бэрронс.
– Я сказала «отлично», а не Фиона [41] , – поправила я и врезалась в его спину.
– Иерихон, давно не виделись, – произнес интеллигентный голос с легким акцентом.
Я вышла из-за спины Бэрронса. Она выглядела как всегда ошеломительно: в модной обтягивающей юбке, потрясающих сапогах, облегающих ее красивые длинные ноги, и блузке с низким вырезом, демонстрирующей каждый роскошный изгиб. Длинное бархатное пальто было небрежно наброшено на плечи, ночной бриз мягко развевал его. Небрежная чувственность. Хороша, как фея. Дорогой парфюм. Ее безупречная кожа была бледнее обычного, блестящей. Кроваво-красная помада, откровенно-сексуальный взгляд.
41
Игра слов: отлично – англ. fine, и Фиона – Fiona.