Лик Хаоса
Шрифт:
И все же, когда она задавала вопросы, он только молча смотрел на нее. Ему и в самом деле было мало известно о планах Темпуса и его образе мыслей, даже при желании он немного мог бы рассказать. Но когда Нико в очередной раз закрыл глаза, ведьма подошла и оттянула его веки деревянными щепками, чтобы он мог видеть то, что заставляло кричать Джанни.
Они распяли пасынка над норой дикого зверя — позже, когда тот прогрыз себе путь на свободу, Нико разглядел, что это был барсук — и выкуривали оттуда грызуна, разложив костер у другого входа в его туннель. Когда в животе Джанни проступили очертания животного, шевелящегося внутри, Нико сдался, рассказал все, о чем
К этому времени девочки уже давно умолкли. И все, что он слышал, был голос ведьмы, все, что он запомнил, был кошмар ее глаз и послание, которое она велела ему передать Темпусу. Когда он повторил ее слова, ведьма сняла щепки с его век… Тьма, которую она ему подарила, была кромешной, и он наконец нашел благословенное уединение, мысленную пещеру для медитаций.
В «главном доме» Роксаны поднялась суматоха. Суетились рабы, слугам отдавали приказы, во дворе караван готовился к отправке.
Сама она сидела раздраженная и злая в своем кабинете среди гобеленов и инструментов ее ремесла: здесь были вода и огонь, земля и воздух, минералы и растения, а также рельефный глобус, отделанный драгоценными камнями.
Одно движение руки — и все это будет погружено в фургон. А для того, чтобы снять чары с этого дома, нужно и того меньше — движение пальца, непроизнесенное слово, и все опять станет именно таким, каким и было — ветхим и шатким. Но ошибки этой ночи и усилия, затраченные на их исправление, истощили ее силы.
Нико сидел в углу, глядя прямо перед собой, дыхание с хрипом вырывалось из его груди. Он еще не пришел в себя. Еще одна ошибка — эти проклятые змеи понимают все чересчур буквально и не способны довести до конца простейшее задание.
Посланные ею змеи, превращенные в пасынков, должны были отыскать детей на улицах; внешне они ничем не отличались от Нико и Джанни. Но эта шлюха-вампирща, распроклятая третьеразрядная колдунья, умудрилась опередить их и забрать детей к себе. Пришлось менять все планы, посылать фургон со змеями, выручать приманку — одних только девочек, мальчиков было уже не вернуть. Конечно, змеям было не под силу провести опытную женщину, знакомую с чародейством. Ишад отдала женскую часть своей добычи только, чтобы не связываться с магией нисибиси, сделав вид, что верит «пасынкам», требовавшим выдать Тамзен и ее подружек.
Если бы Роксане не предстояло срочно покинуть город сегодня ночью, она изничтожила бы вампирскую душу — или, по крайней мере, ее память.
Колдунья снова вынула змей из корзины и поднесла их головы к своему лицу. Они как молниями, выстреливали язычками, змеиные глазки молили о пощаде, но Роксана давным-давно позабыла о таком понятии. Ей необходимо было восстановить силы, растраченные отчасти по вине этих существ. Высоко подняв их, она встала со стула, произнося заклинание, и швырнула змей в пылающий очаг. Пламя с ревом охватило корчащиеся в агонии тела рептилий. Когда они зажарились, Роксана достала их серебряными щипцами и съела хвосты и головы.
Укрепив таким образом свои силы, она обернулась к Нико, все еще прятавшему свой разум и душу в сокровенном убежище, которое колдунья способна была видеть с помощью магии. В этом месте умиротворения и расслабленности, пещере на краю рассудка, скрывался призрак — друг, который любил Нико. Она научилась принимать его облик и долго разговаривала с пасынком, завоевав его доверие. Теперь Нико принадлежал ей, как и обещал ее возлюбленный господин; стоит ему узнать что-то, как в ту же минуту ей станет известно об этом. Он же ничего
Ибо Никодемусу, рабу нисибиси, так и не удалось избавиться от своего клейма и сбросить цепи: хотя ее возлюбленный освободил его тело, где-то в глубинах души Нико был завязан узелок. В любой момент ее господин мог потянуть за шнурок, а теперь и она могла сделать это.
Он не помнил ничего, что происходило после допроса в роще, зная лишь то, что было нужно ей. Если же что-то и сохранилось в его памяти, он принимал это за наркотический бредовый кошмар.
Роксана разбудила Нико, прикоснувшись пальцами к векам и объяснила, что он теперь стал ее крепостным, ее инструментом — на тот случай, если забудет вдруг их короткую беседу или визит сюда. Она предупредила его о непослушании и заставила душу Нико содрогнуться, показав в зеркале своих глаз, что произойдет с Тамзен и ее подружками, если он даже на минуту вспомнит о происшедшем в этом доме. (Потом она доставила себе удовольствие, погладив его обезображенное лицо, чтобы еще раз показать ему, кто раб, а кто хозяин. Она заставила Нико послужить ей и набралась сил из его распухшего рта, а затем, посмеиваясь, заставила его забыть об этом.
Теперь можно отослать нового слугу, который отныне будет ее глазами и ушами, пребывая при этом в полном неведении, и только в глубинах сознания дух его будет плакать и биться.
Людям Джагата Роксана велела доставить его к казармам пасынков, и они подняли обмякшее тело смуглыми руками.
Теперь колдунья могла покинуть этот развращенный город и направиться на север. Единственным ее желанием было поскорее вернуться туда, где ждали ее объятия господина и возлюбленного. В дороге она будет оставлять за собой отчетливый след, чтобы Темпус мог идти за ней, Там, на Стене Чародеев она будет лежать в высокогорном сиянии вместе с господином и возлюбленным, довольным дарами, которые она принесла: горстка пасынков, Пеннорожденная и человек, которому боги дали бессмертие.
Почти до рассвета пришлось успокаивать пучеглазых, потерявших свои лучшие корабли. К счастью для всех, бурекская аристократия пользовалась гостеприимством Кадакитиса и находилась в летнем дворце, а не на кораблях, когда те вдруг снялись с якорей и, словно живые, сами по себе направились к центру водоворота, возникшего у входа в гавань.
Крит насупился — ему не следовало сейчас высовываться; Темпус, когда отыщется, будет недоволен. Но Кадакитис отчаянно нуждался в советчике: юный Принц предпочел бы поступиться своей имперской спесью ради «гармоничных отношений с нашими заморскими друзьями».
Никто не мог доказать, что это было не природное бедствие, а нечто иное, хотя то и дело раздавались слова «промысел божий».
Лишь к утру Крит и Страт смогли оставить это унылое занятие — стоя с отсутствующим видом, с помощью еле заметных жестов и коротких реплик подводить Кадакитиса к компромиссу (что было нетрудно, учитывая матриархальный менталитет бейсибцев).
Криту хотелось напиться до потери сознания. Помогать Гильдии Магов доказывать собственную невиновность, когда было совершенно очевидно, что один из них и вызвал шторм — занятие не только противное, но и непродуктивное. По мнению Крита, недавно избранному Первому Хазарду следовало выйти вперед и принять от имени Гильдии на себя всю ответственность за это безобразие. Дождешься от них, предсказывал Стратон, скорее лягушки начнут падать с неба,