Лик Марса. Лунная пехота. Схватка за Европу
Шрифт:
Отец надолго отвел взгляд.
— И еще кое-что меня тревожит, — сказал он, повернувшись наконец к ней. — Вся эта свистопляска с ООН. Я понимаю, что по соглашению они имеют право пользоваться нашими транспортами. Но почему мы позволяем совать нос в наши исследования на Марсе — выше моего понимания. Они — что в самом деле полагают, что самое важное мы скрываем? Не понимаю… Сегодня произошло кое-что, о чем я хотел бы тебе рассказать. Это… встревожило меня, не могу точно сказать, отчего. Может быть, ты сможешь помочь разобраться, в чем
Лицо отца еще секунду оставалось на дисплее, затем исчезло, сменившись строками цифр: остальная часть его письма была зашифрована.
Пользоваться шифрами при переписке они с отцом начали сразу после смерти матери Кэтлин — ведь она, большая, взрослая, семилетняя девочка никак не хотела писать о том, что боится, что тоскует по маме, что — хорошо бы папа был с нею, дома, а не где-то за тридевять земель. И тогда отец научил ее простому заместительному шифру — чтобы Кэтлин могла сказать все это, не боясь посторонних глаз.
Со временем их шифры становились все сложнее и сложнее, и теперь они пользовались Билевской системой, гарантировавшей, что письма не прочесть без книги, на которой основан шифр. В этом была вся прелесть: книга могла быть любой, обеим сторонам следовало лишь договориться о том, какой именно и, что особенно важно, в каком именно издании. Для полета на Марс выбрали «Сегуна» издания 2038 года, роман о Японии XVI века, написанный в двадцатом столетии. Перед стартом с Вандерберга Кэтлин сама скопировала текст и собственную программу-дешифровщик на отцовскую «манжету».
С тех пор отец шифровал часть почти каждого своего письма, однако за семь месяцев полета эта часть всего раз или два состояла более чем из одной-двух строк. В этой шифровке на глаз выходило четыре или даже пять абзацев.
Выделив текст, Кэтлин запустила дешифровщик. Как ей хотелось сейчас поговоритьс отцом! Ведь и вид-мэйл, при всех своих достоинствах, не лишен ограничений. Хотя… будь отец здесь, рядом, он вряд ли стал бы говорить о своих тревогах, он — человек очень замкнутый. Наверное, письмо — единственный приемлемый для него способ высказать то, что он написал здесь.
Расшифрованный текст не на шутку напугал Кэтлин с самого начала. " Вступил, в сношения с врагом"… Неужели эта женщина — враг только потому, что работает для ООН? Что же это делается? Ведь мы ни с кем не воюем!Интересно, что сказал бы отец об ее отношениях с Юкио? Хорошо, что она не сказала ему о том, что собирается в Японию…
На дисплей ПАДа упала тень. Кэтлин вздрогнула от неожиданности. Подошедший Юкио поднял руки, изображая крайнюю степень ужаса:
— Это не я! Честное слово! Это не мое!
Кэтлин поспешно коснулась дисплея, сворачивая
— Это просто от папы.
— А-а…
Юкио уселся на траву рядом с нею. Кэтлин сложила ПАД и спрятала в чехол.
— И что же означает твое «а-а»?
Юкио улыбнулся:
— Это означает, что периодическая дисгармония в отношениях с одним из старших членов семьи не является чертой, присущей исключительно японцам.
— А-а…
— Именно. — Пальцы Юкио коснулись ее волос. — Да, Тикако, я в последнее время не говорил, что люблю тебя?
Кэтлин улыбнулась.
— Нет, Снеговичок. — Таков был грубый, приблизительный перевод с японского имени Юкио. — С самого утра еще не говорил. А ты знаешь, что ты мне нравишься?
— М-м-м… — Юкио нежно ответил на ее поцелуй. — Да, ты, кажется, пару раз о чем-то таком говорила.
Поцелуй вышел долгим. Затем Кэтлин слегка отстранилась.
— Знаешь, я, пожалуй, рада, что заглянула в тот день в Японский кабинет.
— Я тоже. Но в конце концов мы встретились бы все равно. Так было предначертано.
Во взгляде Кэтлин мелькнуло удивление.
— Ты веришь в это? Вправду веришь, что все решено заранее?
Ответ Юкио прозвучал предельно серьезно:
— Кэтлин, это — два совершенно разных вопроса. И ответы на них вовсе не обязательно совпадают.
На это сказать было нечего, и потому Кэтлин просто промолчала. Она поняла, что имел в виду Юкио, а раз так, то и говорить тут больше не о чем. Вместо этого она вынула из поясного кармана две упаковки с «квик-ланчами» из кампусского магазина.
— До посадки осталось два-три дня, верно? — спросил Юкио, в свою очередь извлекая из кармана две термобутылки и открывая их.
— М-м-м, киви… здорово. — Сделав пару глотков, Кэтлин нажала кнопку на своей «манжете». — Да. Трое суток. В субботу утром они выйдут в точку рандеву с орбитальными шаттлами.
— Это, конечно, абсолютно не по-японски… но я им завидую.
Оторвав крышку упаковки, Юкио принялся есть. Кэтлин криво усмехнулась:
— Ну, не смешно ли? Вот нам с тобой до смерти хочется в космос, а мой папка в это время летит на Марс, хотя совершенно этого не желал! До сих пор жалуется — скучно ему!
С этими словами она откусила кусочек планктонного брикета.
— Тебя именно это… расстроило?
Кэтлин вздохнула. Что ж, отчего бы не поговорить об этом?
— Нет. Это — снова политика. Ненавижу политику!
Юкио пожал плечами:
— Политика — не более чем попытка двух людей решить, смогут ли они разделить миску риса или кому-то из них придется обнажать меч, чтобы забрать весь рис себе. И человеческой природе она присуща так же, как, скажем, дыхание…
— Может быть, я и ошибаюсь насчет человеческой природы… но — почему люди не могут просто, без этих дурацких свар, работать вместе? Почему бы не помочь друг другу, вместо того чтобы драться за объедки?