Лик в бездне(сборник фантастических романов)
Шрифт:
С той же неимоверной скоростью Галактика понеслась куда-то. Проявилось космическое кружение проходивших на волосок друг от друга вселенных, угрожавших аннигиляцией.
Галактика распалась на отдельные звезды, огромные, вращающиеся, раскаленные шары всех цветов. Одно солнце, вращаясь, отделилось от других звезд, огромное светило, словно раскаленный сапфир. Рядом со звездой показалась планета. По величине это было достойное дитя этого солнца.
Солнце ушло в сторону, планета подлетела ближе.
Это был шар пламени. Грейдон видел огненные джунгли и
По их переливчатым просторам плавали огненные левиафаны.
Крутящийся огненный мир и сапфировое солнце отлетали назад, затерялись среди других звезд.
Большими шагами шли сквозь пустоту гигантского роста люди, богоподобные, смеющиеся. Нагибаясь, они срывали звезды, как цветы, бросали их друг другу, швыряли их в окружающую пустоту, и звезды лились потоком, походя на кометы.
Широко шагая, смеющиеся боги ушли, оставив вырванный ими с корнем сад солнц. Мгновенно была видна только пустота, в которой не было ничего.
Разинутый рот Грейдона снова смотрел на сотканный из лучей занавес.
Была ли это иллюзия? Была ли это реальность? То, что он видел, не казалось двухмерным изображением, показанным на этом странном экране. Нет, изображение было трехмерным и столь же реальным, как мысль, что он когда-либо видел. Возможно, мысль Созидательницы снов снова создала эту уничтоженную Вселенную? Играющие боги — они тоже порождение ее мыслей? Иначе они принадлежат к другой реальности, случайно попали в эту Галактику, остановились, чтобы уничтожить ее, а потом без забот двинулись дальше?
Послышался приглушенный гул голосов зрителей, слабые аплодисменты. Светило, на фоне которого виднелась голова Созидательницы снов, потускнело.
Когда оно начало пульсировать снова, на нем появилась голова мужчины. Глаза его, как и у женщины, были закрыты.
Снова понеслась мысль Созидателя снов.
Задрожал под ударами сотканный из лучей занавес. Грейдон увидел пустыню.
Ее пески начали светиться, шевелиться, вздыматься. Из пустоты сам себя воздвиг город, но не такой город, который когда-либо был порожден Землей. Огромные строения, чуждая, непонятная человеку архитектура. Город, населенный химерами.
Они были так отвратительны, что глаза Грейдона ощутили нечто вроде удара. Он зажмурился. Когда он открыл глаза, город исчез. Вместо него появился широкий ландшафт, освещенный двумя — шафрановым и зеленым — солнцами. Солнца с большой скоростью вращались друг возле друга.
При их смешанном свете были видны деревья. Их мясистые, напоминающие корчащихся змей ветви были облеплены огромными бесформенными цветами, обладавшими какой-то отвратительной красотой. Цветы раскрывались, из них выскакивали какие-то аморфные существа. Существа тут же выросли и превратились в ужасных, непристойного вида демонов. Они сражались друг с другом, мучили друг друга, спаривались.
Подавляя тошноту, Грейдон зажмурился.
Всплеск
Теперь Созидатели снов следовали один за другими, и греза за грезой разворачивались на сплетенной из лучей паутине.
Некоторые зачаровали Грейдона, он смотрел, не в силах оторвать глаз.
От других он содрогался до глубины души и искал убежища в объятиях Кона.
Некоторые — их было немного — отличались превосходившей все на свете красотой: миры джиннов, вышедших прямо из “Тысячи и одной ночи”. Среди них — мир чистых красок, ненаселенный мир.
Краски сами из себя создавали гигантские симфонии, громадные гармонические последовательности, тот мир не вызывал большого одобрения мужчин и женщин, чье песнопение создавало интерлюдию в промежутках между грезами.
А были грезы — резня и жестокость, чертовщина, разврат и осквернение, чудовищные оргии, шабаш. Зрителей возбуждали лишь отвратительные фантазии, по сравнению с которыми самый черный ад Данте казался раем.
Грейдон услышал приглушенный шепот, его покрыл голос Ластру, высокомерный голос, вибрировавший от ликующего предвкушения.
На фоне серебряного светила появилась голова женщины. В красоте ее лица было что-то неприятное, какая-то еле уловимая порча, будто в жилах женщины струилась сладостная гниль. Когда ее голова растворилась в туманных очертаниях диска, Грейдон понял, что видел, как закрытые ее глаза открылись на мгновение. Фиолетовые, источавшие зло глаза, дославшие быстро какой-то сигнал туда, где похвалялся Ластру.
Послав этот сигнал, они закрылись.
Впервые за все время на амфитеатр пала абсолютная тишина, тишина ожидания, тишина тревоги и упования.
Под ударом мчавшейся с огромной скоростью мысли женщины занавес дрогнул, но паутина не исчезла, как прежде.
Вместо этого по ней расползлась тонкая пленка. Пленка ползла, на ней менялись оттенки. Так расползается масло по прозрачной поверхности пруда. Пленка быстро уплотнялась, быстрее делалась на ней игра красок.
Сквозь пленку быстро поползли темные тени. Они наползали друг на друга, стремясь к одной точке и останавливаясь там, на краю сплетенной из лучей паутины. Они все быстрее ползли одна за другой со всех концов занавеса, собирались вместе, делались все плотнее и обретали форму.
Они не только обретали форму, они становились материальными!
На паутине образовалась человеческая фигура, темный гигант ростом в добрых десять футов. Его фигуру обрамляли медленно текущие краски. Уже не тень, нет, нечто материальное.
Над краем амфитеатра вырос широкий и яркий красочный луч. Он шел по направлению от пещер. Луч ударил в темную фигуру и размазался по ней, придав ей ржаво-красную окраску.
Красный луч укреплял, подпитывал фигуру человека. Из луча посыпался град черных частиц. Фигура всасывала их, вбирала в себя их вещество. Она уже не была просто призраком.