Лики ревности

Дюпюи Мари-Бернадетт

– Изора, не позволяй этой женщине вонзить когти! Если она к тебе привыкнет, то уже не отпустит! Что я тебе всегда говорил? Улетай, Изолина, взмахни крыльями – и улетай из наших краев! У тебя есть образование и ум. Ты заслуживаешь лучшего!

– Если я улечу, то не смогу быть рядом с тобой, – с отчаянием прошептала она.

Неужели все время после возвращения с фронта он был глух и слеп? Тома охватило такое чувство, будто он только что проснулся. Все стало ясно в одно мгновение. И от осознания простого факта,

от этого запоздалого открытия голова у него пошла кругом. Ему стало жаль подругу.

– Изора! Святые небеса, неужели ты так меня любишь? Какой же я идиот! Я и не заметил, как ты выросла! Но если у тебя и вправду ко мне чувства, тебе было очень больно узнать, что я… ну, о нас с Йолантой!

Прижимаясь к нему все крепче, она задала вопрос, который его обескуражил:

– А если я скажу, что люблю тебя больше всего на свете, ты все равно на ней женишься?

– Да, это ничего не поменяет. Я ее люблю, и давно. И потом, теперь я обязан. Тебе я могу сказать – знаю, что ты нас не выдашь. Она ждет малыша, моего малыша.

Если слово «нас» огорчило Изору, то следующее признание жестоко ранило. То была не ревность, поскольку она еще ничего не знала о плотской любви и налагаемых ею узах, но беременность Йоланты становилась смертельным ударом по их с Тома отношениям. «Они будут вместе растить и любить ребенка! Это укрепит их супружество; они будут неразлучны!» – с ужасом рассуждала она.

– Выходит, нам всем повезло, что я люблю тебя не так, как ты подумал! – объявила она насмешливо. – Я отношусь к тебе по-другому. Для меня ты – друг, брат… Нет, даже лучше, чем брат, потому что Эрнест и Арман не всегда были добры ко мне.

Необъяснимая стыдливость мешала Изоре признаться, как сильно она любит Тома. Она как могла старалась скрыть свое чувство от близких, и в особенности – от него самого. На самом же деле она жила и дышала этой любовью, сама себе в том не признаваясь и не осознавая силу своих порывов.

– Ты уверена? – переспросил он, отстраняясь от нее, чтобы заглянуть в глаза.

– Конечно! Ничего не бойся. Может, вы даже возьмете меня в крестные?

– Если ты так хочешь! И, раз уж тебе не придется возвращаться в Ла-Рош-сюр-Йон, ты сможешь быть подружкой невесты!

– Нет, Тома, это – нет! К тому же у меня нет красивого платья.

– Попросишь графиню одолжить тебе что-нибудь подходящее! Она ведь иногда отдает тебе одежду… И нашему Жерому будет с кем потанцевать на свадьбе. Он очень тебя любит. Жаль, что ослеп. Такой хороший парень.

Изора слабо улыбнулась, соглашаясь. Тома унаследовал фигуру и обаяние от отца, Гюстава, а светлые кудри и зеленые глаза – от матери. Жером был брюнетом с правильными чертами, прямым носом и смуглой кожей. До войны на танцевальных площадках он не знал отбоя от девушек.

– Я ему сочувствую… Думаю, это ужасно – лишиться зрения, – промолвила

она после недолгой паузы.

Тома вздохнул. Разговаривая с Изорой, он отвлекся, но окончательно выбросить из головы инсинуации инспектора так и не смог. Ему хотелось как можно скорее повидаться с отцом. Гюстав Маро сумеет успокоить сына, расставит все по местам.

– Изора, могу я попросить тебя об услуге? – спросил он. – Зайди на обратном пути к нам и сообщи матери, что ко мне приходил инспектор из полиции. Скажи, чтобы папа зашел, как только сможет. Хотя как же он успеет? Он наверняка уже в шахте. Им надо как можно скорее расчистить галерею.

– Ладно! Я все равно уже собиралась уходить. Побереги себя, Тома!

Девушка подставила лицо – он поцеловал ее в лоб. Ритуал, установившийся с первых месяцев их дружбы.

– Приходи, когда захочешь, Изолина! Мама наверняка устроит праздник, когда я вернусь домой. Ты официально приглашена!

Изора выходила из палаты спиной назад, чтобы подольше не выпускать из поля зрения обожаемого Тома, сидящего на постели, – взлохмаченного, с играющей на губах едва заметной улыбкой и добрым взглядом.

– До свидания! – Она помахала рукой.

В коридоре девушка разрыдалась. Ноги стали ватными – пришлось опереться о стену. Сидевшая за столиком медсестра сначала посмотрела на нее с любопытством, потом встревожилась.

– Мадемуазель, вам плохо? – спросила, она поднимаясь со стула.

– Нет-нет, не беспокойтесь, – пробормотала Изора и убежала.

* * *

Через пять минут она уже стучалась в дверь дома, где жили Маро. Все домики квартала От-Террас выглядели одинаково и прижимались друг к дружке так тесно, словно замерзли под холодным ноябрьским дождем.

Дымились печные трубы, за вышитыми занавесками светились желтым включенные лампы. В домах углекопов было электричество – настоящая роскошь в глазах жителей окрестных деревень.

– Входи! – крикнула Онорина, заприметившая девушку, когда та еще шла по улице.

Изора, робея, вошла в комнату. Прежде она если и бывала в этом доме, то только с Тома.

– Меня прислал ваш сын, – сказала она, словно бы извиняясь.

– Ты ходила его проведать? Присаживайся, я только что сварила кофе. Он еще горячий.

– Спасибо, мадам, не откажусь! На улице так холодно!

– Что принести моему выздоравливающему? – завела разговор Онорина. – Я собиралась к нему после завтрака. Вот приготовила чистую постель. Захвачу, наверное, и газету – отец купил сегодня утром.

– Тома хочет поговорить с мсье Маро, к нему в больницу приходил инспектор полиции. Его зовут Жюстен Девер и он собирается всех тут допрашивать.

– Я уже знаю. В поселке только об этом и говорят! Бедного Альфреда, оказывается, убили! До сих пор не могу поверить.