Лики ревности

Дюпюи Мари-Бернадетт

Однако Изора была уверена, что видела только что танцующий желтый огонек невысоко над землей. Внезапно возникло еще одно пятнышко света, погасло и появилось снова, только немного дальше.

– Блуждающие огоньки, – прошелестела одними губами девушка, и сердце сжалось от суеверного страха.

Здесь, в сельской местности, многие верили, что блуждающие огоньки – мятущиеся души детей, умерших в младенчестве. Хотя имелось и другое объяснение: такие огоньки – верный знак, что поблизости бродят злые духи и ищут, кого бы околдовать.

– Неужели нам грозит несчастье? – испуганно

выдохнула Изора. – Мои братья умерли… Может, следующая жертва – я?

Чтобы унять дрожь, она запахнула на груди одеяло. Секунда – девушка закрыла глаза и тут же открыла. Огоньки не исчезли – теперь они, похожие на двух маленьких обезумевших зверьков, устроили пляску вдоль сарая с сеном. Изора смотрела на дикий огненный танец и не могла оторваться. Во рту у нее пересохло, сердце заполонил священный ужас. В этих краях хватало болот, и детям было строго приказано не приближаться к ним в темноте, а если появятся блуждающие огоньки – бежать домой без оглядки.

Изора хотела уже отойти от окна, чтобы не видеть тревожных огней, но не смогла сдвинуться с места – ноги словно прилипли к полу. И вдруг на двор снова упала темнота – густая и почти столь же пугающая, а потом огоньки показались уже возле выгона для лошадей.

Теперь они словно впали в неистовство – то поднимались, то опускались. Пес, который до этого молчал, затряс цепью и подал голос.

– Господи, должно случиться что-то ужасное!

Изора бросилась на кровать и зарылась с головой в одеяла. Подушка показалась ледяной, но груда ткани и пуха была пусть плохоньким, но убежищем, где можно укрыться от ребяческих страхов. Изора, которая бравировала тем, что ни во что не верит, принялась молиться Пресвятой Деве. Скоро слова молитвы перешли в стоны, из которых мало-помалу сложилось имя: «Тома, Тома, Тома…» Обнять его, прижаться лбом к теплой шее – и было бы не так страшно.

– Я не хочу быть одна всю свою жизнь! – проговорила она, пытаясь унять боль в сердце.

И снова вернулись навязчивые мысли о Тома, отодвинув на второй план таинственные блуждающие огоньки. Она представила себе Йоланту в белом платье, идущую по центральному проходу церкви под руку с отцом, Станисласом Амброжи. Кто-нибудь сыграет на фисгармонии… Цветов будет мало, они в такое время года – редкость. Она, ее соперница, будет торжествовать – и все благодаря ребенку, которого носит под сердцем.

– Только не это! Нет-нет! – стуча зубами, бормотала Изора. – Рожать ему детей должна я, его Изолина!

Мучимая болезненным гневом, она стала перебирать в уме способы избавиться от Йоланты. Через время, ужаснувшись тому, что напридумывала столько неслыханных преступлений, Изора устыдилась своих мыслей и стала терзаться раскаянием. Тома будет страдать больше всех, если потеряет любимую жену, избранницу сердца и плоти, а вместе с ней – и ребенка, которого, вне всяких сомнений, он уже нежно любит.

– Прости меня, о всемогущий Господь, за то, что я такая злая, такая жестокая! По правде говоря, мне этого совсем не хотелось. Умоляю, не обращай внимания на мои ужасные черные мысли! – едва слышно раскаивалась девушка.

Однако забыть картины воображаемого насилия,

заполонившие разум, оказалось непросто. «Отныне у меня нет права осуждать убийц! – сделала вывод Изора. – Возможно, тот, кто убил бригадира, ненавидел его. Если задуматься, как много мы знаем об окружающих? Что, если бригадир спал с его женой или изнасиловал дочку? Сама я никогда не стану убийцей, клянусь, Господи, никогда! Я даже буду добра к Йоланте, совсем как мадам Маро!»

Теперь Изоре стало жарко, слишком жарко. Она зашевелилась и высунула нос из своего «гнезда». Из коридора доносился мерный рокот. Она поморщилась – знакомые звуки отцовского храпа.

– Храпи в свое удовольствие, скотина, эксплуататор! – произнесла она довольно громко. – Спи спокойно, в то время как твой дядя уже начал гнить в гробу! Я все равно схожу на могилу к этому несчастному и поговорю с ним. А весной нарву для него нарциссов!

Храп оборвался. Перепуганная Изора умолкла, опасаясь, что отец ее услышал и в любую секунду может возникнуть на пороге с занесенным для удара кулаком. Она еще долго вслушивалась в тишину, пока, наконец, не успокоилась. Тот, кого она иногда называла про себя «людоед Мийе», судя по всему, перевернулся на другой бок, так и не проснувшись. Зато она услышала другой звук – тихий, похожий на приглушенный стон. «Кто-то поднимается по лестнице! – догадалась она. – В такой час? Кто бы это мог быть? Привидение!» Вместе с молоком кормилицы она впитала и ее жуткие истории о призраках…

Изора привстала. Ей показалось, что из-под двери пробивается бледный лучик света. Послышался кашель – хриплый, похожий на сдавленные рыдания. Девушка вскочила с кровати и выбежала в коридор. Это была не храбрость, а неудержимое желание лицом к лицу встретиться со своим страхом, собственными глазами увидеть призрачный силуэт. Хотя, если бы не кашель, она, конечно, так не спешила бы. Внутренний голос шептал, что если ее и поджидает опасность, то исходит она вовсе не из потустороннего мира.

– Мама? – вытаращила глаза Изора, увидев Люсьену Мийе.

– Тише! – прошипела мать, прижимая палец к губам. – Отца разбудишь, дурочка!

Девушка отметила про себя, что на матери до сих пор платье и фартук, и она очень взволнованна.

– Куда ты ходила? – разволновалась Изора. – Уже очень поздно.

– Живот схватило. Легла, но сразу пришлось вставать и спускаться в уборную.

– Мам, ты выходила во двор? Я видела блуждающие огоньки.

– Беда у тебя с головой… Зачем мне выходить? Фонари там, где их повесили еще утром. Бедное мое дитя, бог знает что себе напридумывала… Ложись скорее спать. Ступай, доброй ночи!

Не веря своим ушам, Изора пыталась осмыслить, точно ли она бодрствует и действительно ли перед ней та женщина, что произвела ее на свет. Неожиданное «доброй ночи!» звучало в ушах, как колокольчик, чудесным образом прозвеневший в зловещих стенах.

– Доброй ночи, мама, – откликнулась она. – Приятных снов.

Так всегда говорил Тома, когда они прощались по дороге к шато, куда он неизменно провожал ее каждый вечер. Она отвечала смеясь: «Мне приснишься ты! Значит, мои сны будут приятными!»