Лики смерти
Шрифт:
– Действует? Что?
Она оглянулась через плечо; выражения ее лица я не понял.
– Яд, – пояснила она негромко. – Они называют это поцелуем.
– Пожалуй, я не в претензии на название. Звучит куда романтичнее, чем «наркотический дурман».
Какая-то часть меня жаждала продолжать лишенный содержания треп, подавляя любую мысль, если только она не связана с немедленным срыванием одежды. Я решил не прислушиваться к этой части меня.
– Ну… да… Помню. Когда мы с тобой целовались в последний раз. Я думал, мне показалось.
Сьюзен мотнула головой и села на камни
– Нет. То, что сделала со мной Бьянка, все-таки изменило меня. В физическом смысле. Я теперь сильнее. Чувства острее. И еще… – Она осеклась.
– «Поцелуй», – пробормотал я. Моим губам, похоже, не очень нравилось это слово. Реальный поцелуй подходил им гораздо больше. Я оставил без внимания и это.
– Да, – кивнула она. – Не такой, конечно, силы, как у них. Слабее. Но все-таки есть.
Я провел по лицу рукавом.
– Знаешь, чего мне сейчас не помешало бы? – Или обнаженная, извивающаяся в моих объятиях Сьюзен, или, на худой конец, освежающий душ из жидкого азота. – Пива. Будешь?
– Я пас. – Она мотнула головой. – Не уверена, что мне сейчас полезно притуплять чувства.
Я кивнул, встал и пошел к леднику. Это самый настоящий ледник, в котором охлаждающим телом служит старый, добрый лед, а не какой-нибудь там фреон. Достал из него темную бутылку Макова домашнего пива, откупорил и сделал большой глоток. Мак пришел бы в ужас, узнай он, что я пью его пиво охлажденным – он гордится стопроцентным следованием традициям, – но я всегда держу парочку его бутылок у себя в леднике на случай, если понадобится охладиться. Ну что тут скажешь: я простой, неотесанный чародей-янки. Я выпил, наверное, с полбутылки и прижал холодное стекло ко лбу.
– Ну, – сказал я. – Я так понимаю, ты здесь не затем, чтобы, гм…
– Чтобы сорвать с тебя одежду и самым бесстыдным образом насладиться тобой? – подсказала Сьюзен. Голос ее снова звучал спокойно, но я ощущал за этим спокойствием снедавший ее голод. Не знаю только, ободрило это меня или, наоборот, тревожило. – Нет, Гарри. Это не… не то, что я могу позволить себе с тобой. Как бы мы оба этого ни хотели.
– Но почему? – спросил я. Я и сам понимал уже почему, но слова эти сами сорвались с моего языка прежде, чем я успел их удержать. Я нахмурился и уставился на пиво.
– Я не хочу над собой терять контроль, – сказала Сьюзен. – Ни при каких условиях. Ни с кем. Тем более с тобой. – Некоторое время единственным звуком был треск поленьев в камине. – Гарри, я же умру, если сделаю тебе что-нибудь дурное.
«Гораздо вероятнее, – подумал я, – умру я… Да ну, не о себе думай, Гарри, – о ней. Возьми себя в руки. Это всего лишь поцелуй. Только и всего».
Я допил пиво – что было не лишено приятности, конечно, но и вполовину не так, как некоторое другое из того, что я делал в этот вечер. Потом пошарил в леднике.
– «Колы»? – предложил я Сьюзен.
Она кивнула, оглядываясь. Взгляд ее задержался на полке над камином, где у меня стояли ее фотография и несколько полученных от нее открыток, а еще – маленькая серая коробочка с отвергнутым
– У тебя что, живет кто-то?
– Нет. – Я достал пару банок и протянул одну ей. Она взяла, не касаясь моих пальцев. – А что?
– У тебя все так прибрано, – сказала она. – И от одежды пахнет кондиционером. Ты никогда раньше не пользовался кондиционером.
– А, это… – Не скажешь же ты человеку, что за твоим домом присматривают фейри. Тебя просто сочтут психом. – Ну, у меня тут, типа, прибирают.
– Я слышала, ты слишком занят, чтобы прибираться сам, – сообщила Сьюзен.
– Ну да… Зарабатываю на жизнь.
Сьюзен улыбнулась:
– Я слышала, ты спас мир от какого-то проклятия. Это правда?
Я побарабанил пальцами по банке.
– Типа того.
Она рассмеялась:
– И как же ты типа спас мир?
– Ну, в гринписовском смысле слова. Если бы я облажался, мог бы случиться неслыханный природный катаклизм… правда, не уверен, что кто-нибудь заметил бы серьезные изменения еще лет тридцать или сорок: климатические изменения не происходят быстро.
– Звучит жутковато, – сказала Сьюзен. Я пожал плечами:
– Если честно, меня больше заботило, как спасти свою задницу. Остальной мир уже во вторую очередь. А может, это я просто циничнее стал. У меня сильное подозрение, что я не дал фейри разнести все к чертовой матери только для того, чтобы это сделали мы сами.
Я снова сел в кресло, мы открыли банки и некоторое время пили молча. Мало-помалу мое сердце перестало стучать слишком уж громко.
– Мне тебя не хватает, – буркнул я наконец. – Кстати, и твоей редакторше тоже. Она мне звонила недели две назад. Сказала, твоя статья не пришла в срок.
Сьюзен кивнула:
– Это одна из причин, почему я здесь. Я ей обязана многим – просто письмом или звонком не отделаешься.
– Увольняешься? – спросил я. Она кивнула.
– Нашла новое место?
– Типа того, – отозвалась она, смахивая рукой прядь волос с лица. – Я не могу пока рассказать тебе всего.
Я нахмурился. Сколько я помнил Сьюзен, она всегда сгорала от страсти раскопать правду и поделиться ею с другими. Да и сама ее работа в «Волхве» стала результатом упрямого нежелания закрывать глаза на очевидные для нее вещи, пусть остальным они и казались ерундой. Она относилась к той редкой породе людей, которые умеют остановиться и задуматься о разном, даже о диком, сверхъестественном, а не отмахиваться от этого. Это и привело ее в «Волхв». И именно благодаря этому мы с ней встретились и познакомились.
– У тебя все в порядке? – спросил я. – Ты не попала в беду?
– В общем и целом – нет, – сказала она. – Но ты попал. Потому, Гарри, я и приехала.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я здесь, чтобы предостеречь тебя. Красная Коллегия…
– Послала Паоло Ортегу бросить мне вызов. Знаю.
Она вздохнула:
– Но ты не знаешь, во что ты ввязываешься. Гарри, Ортега – один из самых опасных ноблей Коллегии. Он их военный предводитель. С начала войны он убил с полдюжины стражей Белого Совета в Южной Америке, и это он разработал и провернул то нападение в Архангельске в прошлом году.