Ликуя и скорбя

Шахмагонов Федор Федорович

Когда литовское войско миновало стороной Полоцк и вышло на смоленскую дорогу, Ягайле донесли, что шаг в шаг, параллельно его пути, движется кованая рать его брата Андрея полоцкого с полочанами, псковичами, новгородцами.

Ягайло свернул на Смоленск, Андрей прошел между Смоленском и Можайском к Козельску, прикрывая броды через Оку возле Калуги.

Путь литовскому войску удлинился. Ягайло перешел затем Оку и потерял дорогу. Дороги шли на Чернигов и Новгород-Северский, к Дону дорог не лежало. Движение войска замедлилось. Пройдя степью, минуя леса, Ягайло попытался выйти к Тульскому острогу, но дозоры сообщали, что через Тульский острог на Березуйский овраг

идут князь Андрей и князь серпуховской Владимир. Это было неожиданностью. Ягайло никак не предполагал, что московское войско переступит Оку и двинется к Дону. Он слал гонцов к Мамаю, но ответа не получал. Стало быть, гонцов перехватывали москвичи. К Олегу не слал гонцов. Между ним и Олегом оказалось все московское войско.

Ягайло спустился к Упе, к Одоеву, и остановился в дневном переходе от впадения Непрядвы в Дон. Дозорные прискакали с невероятным известием. Дмитрий перевел войско через Дон, встретил Мамая, и началась между Москвой и Ордой жестокая битва, какой не упомнят ни Русь, ни Литва, ни Орда. От Олега рязанского не приходило известий, не было известий и от Мамая. Ягайло призвал воевод и спросил их, идти ли на подмогу Мамаю, ударить ли в спину московскому войску?

Воеводы отмалчивались и прятали глаза. Никто из них, да и сам Ягайло, не сочувствовал Мамаю. Русь для литовцев была ближе Орды, в войске Ягайла было немало русских из Смоленского, Туровского, Новгород-Север-ского, Владимиро-Волынского княжеств. Они просто могли не пойти на Дмитрия.

Ягайла больше всего поразило, что Дмитрий перевел войско через Дон. Стало быть, имеет уверенность в победе, стало быть, чувствует силу за собой. Олег рязанский не присоединился ли к его войску?

— Рязанского войска нет, и нам не следует выступать! — приговорил Ягайло, снимая с себя все возможные упреки.

В середине дня прискакали дозорные и оповестили, что Орда топчется на месте, рекой льется ордынская кровь, ни на шаг не попятилось московское войско.

Горячей кровью заливала зависть сердце Ягайла. Почему не он, почему Дмитрий прославил на века свое имя и свой род битвой с Ордой? Ягайло понимал, что сейчас, сию минуту, если выступит против Москвы, навеки останется проклятым его имя. А когда дозорные прискакали и принесли известие, что Орда вся изрублена, Мамай бежал с поля и Русь трубит победу, Ягайла охватил ужас. Если Дмитрий повернет свое войско, хотя бы одно его крыло к Одоеву, то ему, Ягайлу, не уйти с этой земли. Что ныне и кто может противостоять войску, что разгромило Орду?

— Не быть Литве обманутой Рязанью! — объявил Ягайло своим воеводам и приказал спешно уходить прочь.

Главного не признал: что уходит в страхе перед новой силой, родившейся в Москве, уходит, понимая, что спор о том, кому собирать землю, решен в пользу Москвы, а не Литвы, понимая, что отныне слава будет принадлежать только тому государю на Руси, который поднимется против Орды, а не против своих же, который положит силы избавить русские земли от ордынского гнета, а не за тем, кто ищет поддержки в Орде.

Когда московское войско шло от Лопасни, огибая дугой рязанскую землю, Олег провел свою дружину из Переяславля на Трубеже вдоль Оки, перешел Проню по бродам у Доброго Сота и остановился на дневке на Кирицких холмах, где когда-то ползал во прахе перед ордынским темником, поклявшись в душе жестоко ему отомстить. Ныне наступает час отмщения. Ни боярину, ни дружиннику, ни единой душе не выговорил Олег своего замысла стоять за спиной московского войска и стеречь его от удара Ягайла. Сейчас еще все в страхе перед Ордой, когда

рухнет ее сила, каждый и сам поймет, что к чему.

От Кириц двинулись к Столицам, к древнему городищу, прошли берегом Прони, минуя Пронск, и по речке Ранова спустились к Дону. Там встали.

Олег послал с Рановы сторожу на Муравский шлях сведать, что там происходит. Сторожа прискакала в беспокойстве. У Березуйского оврага наткнулись на дозоры московского войска, обошли дозоры и увидели несметную русскую силу.

И слепому ясно, что дорога к встрече с князем Ягайло отрезана. Бояре и старшие дружинники собрались на думу. До сей поры все верили, что Дмитрий Иванович отбежит с Оки на север, никто но думал встретить его войско у Дона.

Олег изобразил удивление, разыграл растерянность, бросил слово, чтобы сами рассудили, куда идти и что делать.

Верили, что Дмитрий уйдет на север, ибо не было никаких признаков его движения из Коломны на Переяславль на Трубеже. А теперь задумались, почему же он с такой огромной силой не навалился на рязанскую землю, дружина рязанская от одного трубного гласа его огромного войска побежала бы с поля.

Взволновались, где же Ягайло с его литовцами, и посыпались на Олега упреки, что, не подумав, связался с коварным литовцем. Этого упрека Олег ожидал с нетерпением.

Пока бояре пререкались, у шатра сошлись дружинники. Доносились до думных бояр голоса, что надо идти с повинной к Дмитрию и вместе с ним бить Орду.

Ох, как хотелось Олегу обнажить меч на Мамая! Однако долгими ночами все передумано, все рассчитано.

Под стягом Дмитрия ныне стоит вся Северная Русь, сошлось людства видимо-невидимо, но Олег знал, что на битву князь и московские воеводы поведут только умелых, только закованных в железо, только тех, кто уже во многих боях привык действовать плечом к плечу, как одна рука, ибо битва предстояла с умелыми воинами. Рязанская дружина не нужна там, на поле, она нужна против Ягайла. Взвешен и исход битвы с Мамаем. Мамаю быть разбитым, но конец ли на этом Орде, то неизвестно... Окраинной Рязани не нужно поднимать Орду на месть. Все это обдумано и оговорено с Дмитрием.

Рязанские воины рвались постоять за Русь со всеми. Приговорили на думе к Мамаю не идти, против Мамая не идти, а если литовский князь ударит Дмитрию в спину, бить Ягайла.

Олег выслал дозорных к Дону. Ему доносили, как соединились в Березуе Дмитрий и Ольгердовичи, как московское войско вышло к Дону, как перешло через Дон и встало заслоном Мамаю на Куликовом поле. Рязанская сторожа берегла подходы с Одоева, где стоял Ягайло. Ягайло не двигался, не двигался и Олег.

Рвалось сердце, так хотелось хотя бы одним глазом взглянуть, как протекает битва, а еще радостнее было бы взглянуть на Мамая, когда тот увидел перед собой гибельные копья пеших полков, напомнить ему, как полз в прахе на Кирицком поле. Униженному да воздастся унижением притеснителя! Олег повелел стороже слать гонцов каждый час с известием о битве.

Выходили из Переяславля, каждый нес жажду заслужить у Мамая обережение рязанской земли, разгорались глаза жаждой пограбить Москву, а с каждым часом битвы на Куликовом поле возрастали требования идти и бить с москвичами Орду.

Когда прискакали гонцы с рассказом, как правое крыло Орды оторвало полк левой руки, нетерпение достигло высшей точки. Иные, и не спрашивая князя, поскакали к Дону на подмогу Дмитрию. Но Олег догадывался, что эта беда не беда Москвы, а беда и гибель Мамаю, что у Дмитрия должно быть все готово к перелому хода битвы, ибо ничто не устоит против железных стрел и длинных копий пешей рати.