Ликвидация

Бондаренко Вячеслав Васильевич

— Было такое впечатление, что его забросят на задание, а он уйдет и просто будет грабить. По-моему, ему что Советы, что немцы, что румыны… Рукопашный бой, стрельба — это да. А на ключе, скажем, работал плохо. Криптографией не интересовался. Словом, ненадежный…

— С кем из курсантов общался Чекан?

— Да особо ни с кем. У нас так была построена система, что мы не общались особо… Комнаты отдельные. В основном индивидуальные занятия.

— И все-таки? — усмехнулся Чусов.

— Н-нет, ни с кем… Он такой…

Гоцман взглядом

попросил у Чусова разрешения задать вопрос.

— А кличка Академик вам не попадалась?..

Рогонь на минуту задумался.

— Был один курсант, — после паузы медленно произнес он. — Жил не на территории школы. Появлялся изредка. Перед этим нас всегда загоняли в казармы. Ходили слухи, что это особо секретный агент. В лицо его никто не видел… Однажды я задержался в классе подрывного дела. Мне приказали отвернуться. За окном проходил начальник школы и сказал кому-то: «Akademik, du gehst ein ernsthaftes Risiko ein…»

Гоцман быстро взглянул на Чусова.

— «Академик, ты сильно рискуешь», — перевел тот.

— И все?

— Все, — пожал плечами заключенный. — Нас учили запоминать, и я запомнил…

— Ну, хорошо, вернемся к Чекану, — вздохнул Гоцман, откладывая досье. — Были у него какие-нибудь привычки? Ну, там марки он собирал? Играл на гитаре?..

Снова повисла пауза, на сей раз долгая. Семчук даже вопросительно взглянул на Гоцмана, но тот коротко помотал головой — не мешайте, пусть вспоминает.

— Про марки не знаю, — наконец произнес Рогонь, — а вот когда Советы… ну, когда вы входили в Одессу, мы бежали с ним по улице. На углу была кондитерская разбитая… И Чекан вдруг побежал к ней. Тут пулемет ручной ударил… Он упал. Смотрю, снова собирается бежать. Я кричу — с ума сошел, ложись! А он — мне пирожные нужны!..

Бывший лейтенант неожиданно засмеялся своему воспоминанию, и Гоцман увидел, что передние зубы у него выбиты.

— Чай без сахара пил, — договорил Рогонь. — Очень крепкий, кстати… А тут пирожные!.. Три раза падал, но добежал…

Когда Рогоня увели, Давид, сам не зная зачем, спросил у Семчука:

— Шо с ним дальше будет?..

— К сожалению, ничего страшного, — сумрачно ответил майор, принимая у Гоцмана папку и пряча ее обратно в сейф. — Согласно распоряжению министра внутренних дел от двадцать второго-первого-сорок шестого поедет в северные районы страны на положении спецпереселенца… А я бы таких стрелял на месте, без суда и следствия. Он, вы же видели, идейный… И с Советской властью не примирится уже никогда. А мы эту сволочь кормим и поим за счет тех, кто сейчас голодает…

Чуть слышно, но музыкально звякнул маленький колокольчик, сохранившийся с допотопных времен над дверью крошечной одесской кондитерской на окраине. Не до сластей сейчас было, летом голодного сорок шестого. Какие там сласти, если кило хлеба в коммерческом— пятнадцать рублей!.. Покупал их только тот, кто мог себе позволить такую роскошь. Но, видать, у гвардии капитана, бережно

прижимавшего к груди красивую коробку с пирожными, деньги имелись. И кто бы его за это осудил?.. Воевал капитан, судя по его боевому виду и залихватски подкрученным усам, наверняка храбро, был ранен — об этом говорило то, что правую руку он держал немного на отлете, — и имел теперь полное право покупать пирожные для своей обаятельной дамы. Так думала торговка семечками, сидевшая со своим товаром неподалеку от кондитерской. Клиентуры, кстати, у нее было куда больше…

Следившие за кондитерской оперативники Саня и Тишак двинулись было следом за капитаном. Их обогнали двое мужчин в поношенных гимнастерках, похожих друг на друга, как близнецы. Похожесть их состояла в том, что при всем желании запомнить лица было невозможно — настолько они были обыкновенны. Разве у того, что повыше, брови были густые, щеткой.

— Сами, — тихо бросил Семчук, обгоняя милиционеров. — Ваше дело сторона…

Тишак и Саня растерянно потоптались напротив кондитерской, выполняя приказ майора. Контрразведчики свернули в переулок вслед за Чеканом.

— Ты хоть семечек купи, — буркнул Сане, прикуривая, Тишак. — Займи руки…

Саня чуть было не ответил «есть» — ведь он был по званию младший лейтенант, а Тишак — лейтенант, — но вовремя спохватился.

— Мне стаканчик.

— В кулек или в карманчик?

— В карманчик…

— Пять.

Саня протянул продавщице пятак и оттопырил карман. Торговка, зачерпнув стаканом семечки, сосредоточенно начала их всыпать.

В этот момент из дверей кондитерской вынырнул пацан-поваренок. Лицо его было озабоченным. Зыркнув глазами туда-сюда, поваренок свернул за угол и ссыпался в неизвестном направлении.

— Ходу!.. — Тишак кинул на землю папиросу и обернулся к Сане: — Ну!..

Саня рванулся из рук торговки, семечки вместо кармана посыпались на булыжник-Пацан явно знал, куда бежать. Рвал вперед не оглядываясь, только пятки сверкали. Тишак с Саней, сопя, мчались за ним. Мелькали голубятни, покосившиеся сараи, сохнущее белье…

Внезапно поваренок сбавил шаг и кинулся куда-то вбок, вдоль серой облупленной стены. Исчез в темной арке. Тишак, задыхаясь от быстрого бега, выхватил из кармана пистолет, щелкнул предохранителем… Саня, следуя его примеру, тоже взял оружие на изготовку. Как-никак связной Чекана — это тебе не шутка.

Затаив дыхание, оба осторожно заглянули в арку. И увидели, как пацан, на ходу сдергивая портки, ныряет в покосившуюся будку сортира и захлопывает за собой щелястую дощатую дверь…

А капитан, бережно прижимая к груди коробку с пирожными, шел себе по тихой, ничем не примечательной одесской улице. Она пустовала, и лишь на значительном расстоянии за капитаном следовали двое мужичков в поношенных гимнастерках без погон, со смехом болтавших между собой, да проехала цистерна-полуторка, распространяя сильный запах керосина…