Ликвидация

Бондаренко Вячеслав Васильевич

—Да.

Гоцмана удовлетворенно кивнул.

— И все равно шо-то оригинальное совпадение, — произнес он. — Генерал пишет рапорт о переводе в другой округ, оставляет его на столе — и тут же, как по заказу, приходит убийца…

— Хочешь сказать, что Воробьев написал этот рапорт под прицелом пистолета? — с сомнением спросил Кречетов. — Чтобы… мы вот сейчас на него и подумали?..

— Ты в лицо ему смотрел, Виталий?.. — Этим вопросом Гоцман дал понять Кречетову, что принял его обращение на «ты».

— Не успел, — вздохнул тот, — глянул только бумагу на столе. А что?..

— А то,

что лицо у покойного искажено страхом, — покачал головой Давид. — Точнее, ужасом. Напугали его сильно… Наверняка сначала убийца застрелил его жену и домработницу, потом, приставив пистолет к виску, заставил написать этот рапорт. А уж потом, под дулом, заставил пересесть в кресло и уж тогда убил. И не из собственного «парабеллума», как женщин, а из генеральского «тэтэшника»…

— Ага, — в тон ему заметил Кречетов, — значит, раздаются два выстрела, потом Воробьев некоторое время соображает, что от него требуется, ищет бумагу, ручку, подбирает слова, пишет, пересаживается в кресло… На все это уходит минут семь как минимум. За это время сюда сбежалось бы полдома. А соседи вызвали милицию, между прочим, услышав один-единственный выстрел.

— Есть такая полезная штука — глушитель — вздохнул Давид. — А соседи услышали ТТ, из которого был убит сам генерал.

…Над 8-й станцией Большого Фонтана с еле слышным шумом проносились рано проснувшиеся стрижи. Ветер донес с моря басистый пароходный гудок. Васька Соболь, высунувшись из-под поднятого капота «Опеля» и вытирая тыльной стороной замасленной руки пот со лба, прищурился в ту сторону. Наверняка это красавица «Украина», бывшая румынская «Бессарабия», ведомая известным всей Одессе капитаном Маном, шла в Севастополь… Роскошный, говорят, пароход. Эх, прокатиться бы!..

— Ну шо? — Из кустов, застегивая ширинку, возник Якименко. — Мы будем ехать? Или откроем лавочку «На похороны — не торопясь»?

— Та я ж говорил, — снова ныряя под капот, отозвался Соболь, — не надо было румын отправлять. Тут и карбюратор надо промывать, и ремень натягивать!.. С ними мы б уже ехали!

— Василий, если ты немножечко не знаешь, то я тебе отвечу… — Якименко присел на подножку «Опеля», крепко зевнул, помотал головой. — Те румыны таки арестованные, а не бесплатный наемный труд. Где ты целую ночь смотрел, если у тебя ремень и карбюратор?

— Так я ж вчера Давиду Марковичу показывал, шо мне ремонт нужен! Нашему «Адмиралу» восемь лет, к примеру, шоб он был здоров! Эх, Фима был бы жив, так он мне запчасти мигом достал бы…

— Восемь лет, восемь лет… Да хоть восемнадцать!.. Горобцам ты дули показывал! Показывал он…

Раздраженно высморкавшись, Якименко рывком распахнул заднюю дверцу.

Из машины медленно вылезли Тишак, рыжий веснушчатый младший лейтенант Саня и Седой Грек — все с заспанными, помятыми лицами.

— Шоб через час был как штык вместе с «Адмиралом», понял?! — напутствовал Якименко Ваську. — А мы на трамвай. Потому шо у него хоть карбюратора нету…

Якименко, Тишак и Саня, обступив Грека, медленно двинулись к ближайшей трамвайной линии. Человека, который наблюдал за ними с недалекого холма, укрывшись в густом кустарнике, никто не заметил.

Трамвай № 18, на который они не успевали, был самым обычным одесским трамваем.

Вернее, не одесским, а бельгийским, поскольку сделали его в Бельгии, но за столько лет пребывания на юге трамвай стал настоящим одесситом. Он привык к тому, что половины боковых стекол в вагоне нет, что номер, когда-то живописно выведенный на передней стенке, почти напрочь выгорел под одесским солнцем, что вместо положенных шестидесяти человек в вагон набивается минимум сто, и это еще счастье. Словом, он много чего повидал за тридцать пять лет жизни в городе Одессе…

Четверо людей, решительно на него опаздывавших, резко наддали и ввинтились в открытые по случаю жары задние двери уже на ходу. В вагоне стоял крепкий запах жареной рыбы, зелени, пива и пота. Негодующе поскрипывала у кого-то в мешке свинья. Активно перемежая свою речь оборотом «ты меня понимаешь?..», один из пассажиров рассказывал соседу, как ужасно обидели Эльзу Яновну, подселив к ней в приказном порядке офицера и распорядившись с него брать за постой не больше десятки — это когда нормальные цены на квартиру от тридцатки и выше, а Эльза Яновна всю ночь рыдала и не давала спать всему двору. Молодой голос с завистливой интонацией жаловался: «Представляешь, Динке Фруминой уже персональную выставку разрешили!.. Не, я все понимаю, она талант, и у нее мазок и колорит, и вообще Муцельмахер не взялся бы за кого попало. Но я ж не понимаю, кому сейчас нужны ее пейзажи?.. Она всю войну просидела в своем Самарканде, и уже выставляется!..»

Ловко лавируя между людьми, Якименко склонился над юной парочкой, вольготно устроившейся на продольной деревянной скамье, и помахал удостоверением:

— Освободите, будьте ласковы…

Парочку как ветром сдуло. На свободные места затылками к окну втиснулись Саня и Тишак, с двух сторон зажавшие арестованного Грека. Якименко навис над ними, держась за треугольную ручку.

Через секунду его дернули за полу пиджака. Обернувшись, Леха увидел приятную даму лет пятидесяти, обладательницу черных усиков и зычного голоса. Под мышкой она держала завернутого в старый номер газеты «Пищевик» палтуса.

— Мужчина, скажите, а шо, Седой Грек оказался не тот человек? — на весь трамвай осведомилась она. — Не, я просто спрашиваю!

— Та не, — любезно ответил Леха. — Нашли в его доме неизвестного таракана. Паспорта нет. Усами шевелит не по-нашему… Так везем до выясненья. А вы того палтуса ловили или купляли?..

— Разве ж это палтус? Весь палтус давно ушел в Турцию и там загорает. А к чему Седой Грек? — не унималась одесситка.

— Так таракан тот у карман ему залез, не вылезает, — терпеливо объяснил Якименко. — Везем вместе с карманом… А палтус у вас все ж таки ничего.

Тетка понимающе кивнула и закричала в другой конец вагона:

— Люба! За меня тут думают, я больная на голову! А сами везут Седого Грека до уголовки! Да еще обижают моего палтуса!..

— То он шо-то сделал? — утвердительно спросила Люба.

— Я знаю?! Они ж таки не рассказывают!

— Ас чего он должен вам рассказывать? — поинтересовался однорукий парень с комсомольским значком на лацкане пиджака, перешитого из офицерского кителя.

— А с чего я должна слушать за того нездорового таракана?..