Ликвидация
Шрифт:
– И подпольщики… ничего не заподозрили?
– хрипел Давид.
– Так я же старался! И поезда под откос пускал, и немцев стрелял почем зря… Плотину на Хаджибейском лимане взорвали, слышал, может быть? Румын, правда, старался не трогать, как-никак, братья по вере…
– И провалы, которые в подполье пошли в сорок втором, - тоже ты…
– Не-ет, не приписывай мне чужих заслуг, - усмехнулся Кречетов.
– Это была инициатива Федоровича, кстати, старого чекиста… Это он всех сдал с потрохами.
– А Лужова ты когда вербанул?
– На фронте… Он же из Краснодара,
– хмыкнул Кречетов.
– А!… Мишку ведь твоего… тоже я.
– А вот это хрен тебе, ваше высокоблагородие, - прохрипел Гоцман.
– Платов - мой комвзвода. С Мишки даже волос не упал…
Кречетов, скрывая досаду, отвернулся, взглянул в окно.
– Так на кого ж ты сейчас работаешь, а?… Фашистов-то нет уже вроде…
– Нет, любопытен ты действительно без всякой меры, - Академик, словно играя, то натягивал петлю, то тут же ослаблял хватку: - Ну хватит, поговорили. Вот и наша машина пришла…
У черного хода остановился ГАЗ-67, из кузова джипа выпрыгнули четверо милиционеров. Трое бросились ломать дверь, водитель остался у машины.
Кречетов спустился на пару ступенек пониже, чтобы видеть дверь, вырвал из гранаты чеку:
– Бог в помощь, граждане большевички…
Взрыв откинул трех милиционеров вместе с дверью. Взрывная волна вышибла закопченное оконное стекло. Кречетов поднял автомат, целясь в водителя, но Гоцман исхитрился пнуть Академика сапогом, и очередь прошла по кузову джипа. Академик молча и сильно ударил Давида стволом ППС по зубам, тот отвалился в угол. Водитель успел скрыться за машиной и пару раз оттуда выстрелил. Остатки стекол рухнули на Гоцмана, острые осколки впились ему в кожу лба, едва не угодив в левый глаз…
– Подъем… - Кречетов зло схватил окровавленного Давида за шиворот, прикрываясь им, как щитом.
– Последний выход.
"В этом ты прав, Академик," - подумал Давид.
– "Выход для тебя действительно последний."
Задыхаясь, он зацепился сапогом за чугунную балясину перил и весом всего тела обрушился на Кречетова. Тот попытался было удержаться на ногах, но Давид, набычившись, изо всей силы ударил Академика окровавленным лбом в лицо. Проклятая петля врезалась в шею с неимоверной силой, но в следующий момент неожиданно ослабла - это Кречетов, выронив из рук оружие, с коротким воплем полетел из окна. Падая вслед за ним, Гоцман сумел перевернуться в воздухе так, чтобы Академик оказался внизу…
Сержант Костюченко, спрятавшийся за машиной, растерянно водил стволом пистолета туда-сюда, не понимая, в кого стрелять. И вдруг узнал в окровавленном, перепачканном кирпичной пылью человеке со стянутыми за спиной руками Гоцмана.
– Помоги… - прохрипел тот из последних сил, пытаясь приподняться.
Водитель осторожно подбежал к нему, не сводя глаз с безжизненно лежащего Кречетова, ножом разрезал шнур, стягивавший горло Давида. Тот тяжело, с присвистом вдохнул, расправил затекшие руки, осторожно стер кровь, лившую из рассеченного стеклом лба. Вынул из брюк ремень и накрепко стянул Кречетову руки за спиной. Перевернул
Наконец Кречетов хрипло, тяжело закашлялся, задышал. Растянул губы в кривой улыбке, узнав Гоцмана, с трудом приподнялся, пытаясь пошевелить стянутыми руками. Водитель испуганно отскочил на несколько шагов, держа его на прицеле.
– Ты только не стреляй, Сережа, - хрипло выдавил из себя Гоцман.
– Он еще много чего рассказать должен…
Из-за угла показались несколько милиционеров. Впереди всех бежал младший сержант Охрятин с автоматом в руках. За нарядом двигалась, пыля, черная эмка полковникаЧусова.
– Звиняйте, если шо не так… ваше высокоблагородие.
– Гоцман, кашляя, похлопал по плечу Кречетова, который тщетно дергал руками, пытаясь освободиться. Тяжело поднялся, зажимая рукой бешено колотящееся сердце. Ноги подкашивались, в голове звенело. Кровь, унявшаяся на время, снова хлынула ручьем, заливая глаза.
– Давид, ты как?… - Полковник Чусов с тревогой взглянул на Гоцмана.
– Ранен? Сильно?…
– Ходю… То есть хожу вот, - прохрипел тот.
– Мне стоять нельзя… Доктор не велел…
И он, раскачиваясь и спотыкаясь, как пьяный, двинулся мимо недоумевающих и жалостливых взглядов, чувствуя затылком ненавидящий взгляд Академика…
Ялик по-прежнему тихо покачивался у борта суденышка. Поперек банки лежали залитые кровью тела Чекана и Иды. Сквозь пулевые пробоины в днище лодки быстро прибывала вода. Двигатель мотобота приглушенно стучал, за кормой взбивал пышную пену винт.
Из рубки выбрался Штехель. Трое бандитов, которые перешептывались, сгрудившись у борта, замолчали при его появлении.
– Сумочку у этой стервы надо забрать, - проговорил Штехель, озабоченно глядя на сумку, которую сжимала мертвая Ида.
– Там у нее драгоценности всякие. Лезь за ней…
– Не, я мертвяков боюсь, - осклабился бандит, к которому он обратился.
– Боится он, - раздраженно передразнил Штехель.
– Как из автомата лупить, так нормально, а сумочку забрать, так боится…
Он осторожно перебрался через леер и по трапу спустился в ялик. Стараясь не коснуться трупов, брезгливо высвободил сумочку из скрюченных пальцев женщины. Пена за кормой мотобота забурлила сильнее. Ялик был уже больше чем наполовину наполнен водой, и Чекан с Идой мягко покачивались в ней, словно живые. Их кровь окрашивала морские волны в мутно-красный цвет, и мокрые брюки Штехеля тоже стали бурыми, словно он стоял по колено в крови.
– Эй, эй… - пробурчал он, закидывая ногу на трап.
– Осторожнее. Я же плавать не умею.
– Давайте сумочку, - проговорил парень с автоматом, протягивая руку.
– А то еще сорветесь.
Штехель забросил сумочку на борт мотобота, вцепился в трап обеими руками.
– Тяните! Тяните, я сказал!…
Сильные руки отцепили трап от борта и сбросили в море…
– Я не умею плавать!… - беспомощно выкрикнул Штехель, барахтаясь в волнах.
– Я не умею… Помогите!…