Ликвидатор
Шрифт:
Да я всех этих гавриков сейчас постриг бы под "ноль" даже не вспотев. А они не сочли нужным удосужиться – нет ли под моей шикарной кожаной курткой какой-нибудь крупнокалиберной "дуры", способной проделать в человеке дыру размером с кулак.
– Муха… – Кирпич выдохнул это слово, не глядя на моего "шефа".
– Может, поздороваемся?
– Давай еще и обнимемся, – с осуждением сказал "дядя Костя", по-прежнему не поворачиваясь к Мухе
– А что, я уже вышел в тираж? Или ты меня за фрея кусошного [29]
29
Фрей кусошный – начинающий вор (жарг.)
– Кончай бочку катить, я ведь к тебе по-доброму.
– Вижу я твою доброту.
– Не заводись. Здесь не только свои. Не ровен час, уголовка сюда подсадку воткнула – беды не миновать.
– Манал я твою уголовку! Ты мне скажи, дядя Костя, кто на меня неровно дышит из наших. Ты ведь все знаешь. По гроб жизни буду благодарен.
– Тсс! – зашипел Кирпич, только теперь заметив мой внимательный взгляд. – Заглохни. Здесь не место базлать по душам. Сваливаем.
– Куда? – обеспокоился Муха.
– Есть надежная хаза. Там и потолкуем без лишних локаторов.
– Далеко отсюда?
– А тебе какая разница? Я же не на трамвае предлагаю ехать.
– Я не один. – Муха сторожил реакцию Кирпича на свои слова, как голодный кот – опытного, старого мыша, не решающегося покинуть безопасную норку.
– Не понял… – Кирпич опешил.
– А что здесь понимать? – Муха криво ухмыльнулся. – Коль на меня объявлена охота, то и я ведь не пальцем деланный. Так что придется в твоей тачке искать место еще для двоих.
– Сам виноват! – вдруг ощерился Кирпич. – Знал, с кем связывался.
– Это ты о чем?
– Все о том же. Ладно, кончай базарить. Поговорим на хазе. Поехали. Где твой кореш?
– Идем, – игнорировал его вопрос Муха и, небрежно оттолкнув шестерку Кирпича, вразвалку пошагал к выходу, демонстрируя "дяде Косте" поразительное хладнокровие и выдержку.
Еще бы, хохотнул я в душе: коль знаешь, кто тебя прикрывает, то можно и пыль в глаза пустить – мол, знай наших…
Несколько смущенный самоуверенностью Мухи старый положенец крякнул, а затем, для понта грозно зыркнув на телохранителей, направил свои стопы вслед моему "шефу".
Они уже сидели в машине, когда я, убедившись, что вокруг все чисто, открыл заднюю дверь.
– Наше вам, дядя, – подмигнул я Кирпичу, несколько опешившему при виде такого громилы. – А ты, парниша, прогуляйся на передок.
И я бесцеремонно выволок наружу телохранителя старого вора, который усаживался с другой стороны Мухи; второй, поменьше калибром и помоложе, изображал из себя большого доку в охране важных персон – стоял широко расставив ноги и буровил глазами прохожих.
– Ни хрена себе… – Ошарашенный телохранитель попытался было трепыхнуться; второй тоже не замедлил поспешить ему на помощь, на ходу сунув руку в карман.
– Ша, мальчики, ша… – Я развел руками, показывая, что они пусты. – Здесь все свои.
– Это мой человек, – поторопился с объяснениями Муха.
– Спокойно, все в норме, – остановил уже
– Рад был познакомиться, – церемонно склонил я голову перед кипевшими запоздалой злобой и ретивостью парнями. – Приглашаю на дружеский файф-о-клок. – Ну ты, бля… – только и сказал в ответ на мои любезности один из них, постарше.
Уж не знаю, что он понял под совершенно невинной английской фразой, обозначающей чаепитие между вторым завтраком и обедом. Но что это явно было нечто непечатное, я не сомневался ни на йоту…
Спустя час мы сидели за столом. Кроме Кирпича, Мухи и меня, в компании ошивались еще двое: лысый старикашка с перекошенной витриной, на которой жизнь написала, пожалуй, все свои гнусности, и мордоворот старой закалки с косой челкой над левым глазом, наколками бывших пролетарских вождей, виднеющимися через распахнутый ворот давно не стиранной рубахи, и с полной пастью фиксов. Годков ему было уже немало, но точно определить сколько я бы не рискнул.
Стол изобилием не баловал. Скорее, наоборот – подчеркивал пуританский стиль Кирпича и его трахнутых молью времени дружков.
Из выпивки присутствовали лишь "беленькая" московского завода "Кристалл" и пиво "Балтика", а при взгляде на закуску хотелось стать смирно, поднять руку в пионерском приветствии и проорать "Всегда готов": молодая картошка, соленые огурчики, рыбные тефтели в томате, черный хлеб и непременное сало с зеленым лучком.
Казалось, выгляни в окно – и вместо разномастных ларьков и киосков с заграничной всячиной увидишь концовку очередного коммунистического субботника, когда кто-то торопливо собирает брошенные как попало грабли и лопаты, чтобы не опоздать на непременное ленинское "чаепитие", а основная масса сознательных строителей нового общества в это время кучкуется на кухне одного из своих товарищей, увлеченно готовя непременные аксессуары этого ответственного события – тот самый "пионерский" набор, каким угощал нас "дядя Костя".
– …Едва родимчик не приключился! – смеялся Кирпич, чокаясь с Мухой. – Гляжу – мать честная, он! А потом думаю: не, не могеть быть. Такая будка, да еще и с буклями – ошибка вышла. А он мне моргает – мол, все в ажуре, ты не обознался. Влупарился я – ну конечно, Муха! Хе, во жизнь! Вздрогнем!
Все дружно выпили. Кирпич сразу захрустел луковицей, а блатная братва потянулась за салом. Муха почему-то больше налегал на тефтели – наверное, из-за имеющегося в рыбе фосфора, чтобы мозги лучше работали.
Ну, а я трескал отварной картофель, заедая огурчиками. Сидел я в конце стола – каждый сверчок знай свой шесток, – но от этого не страдал.
Даже наоборот: с моей позиции было очень удобно в случае заварухи (чем черт не шутит, если вспомнить стычку в вагоне) для начала прикрыться от входной двери столом, а затем отщелкать, как орешки, тех гавриков, кому захочется снять скальпы с меня и Мухи.
Похоже, бывшего служаку Гренадера, несмотря на довольно солидные габариты, в расчет особо не принимали. Может, причиной несколько пренебрежительного отношения ко мне послужил краткий рассказ Мухи о моих злоключениях – так требовали неписаные воровские законы.