Ликвидатор
Шрифт:
– Ты хочешь что-то сообщить мне, Коста? – спросил я его на немецком.
Наверное, мальчик немного знал этот язык, потому что быстро закивал кудрявой, давно не стриженной головой. – Что там у тебя?
Приутихшее было чувство настороженности вдруг вспыхнуло во мне с новой силой – я почуял новую опасность, и ее вестником, похоже, был этот худенький греческий мальчик.
Коста приложил палец к губам и с опаской бросил взгляд на входную дверь. Поняв, что он имеет в виду, я поманил его к себе, и мы, как два заговорщика, заговорили
Его немецкий оставлял желать лучшего – всего несколько десятков слов, наверное, выученных походя, во время общения с туристами. Но и их вполне хватило, чтобы понять – портье, оказавшийся братом хозяина гостиницы и ее совладельцем, замышляет против меня нечто очень плохое, которое должно случиться, скорее всего, в ночное время.
Я поблагодарил мальчика от всей души. И посочувствовал про себя – угораздило же парнишке работать на такую скотину.
Достав из кошелька двести долларов, я едва не силой всучил их Косте. Мальчик, наверное, никогда не держал в руках такой суммы, а потому поначалу просто остолбенел.
А затем спрятал деньги в потайной кармашек, хитро устроенный в пояс брюк. Видимо, портье отбирал у Косты даже скудные чаевые.
Но мальчик был самым настоящим греческим Гаврошем, сыном афинских улиц. И когда он уходил, то я уже не боялся, что Коста каким-либо образом – своим растерянным видом, поведением – невольно выдаст нашу маленькую тайну: его смуглое лицо было бесстрастным, как и положено у боя, а в глазах горел сухой холодный огонь.
Итак, я предупрежден. Я примерно догадывался, что затеял этот волосатый, как горилла, быкоподобный сукин сын.
Но время уже клонилось к вечеру, и искать новую гостиницу было глупо. К тому же мой поспешный отъезд мог вызвать у портье подозрения, а я очень не хотел подводить маленького Косту, здорово рискнувшего из-за совершенно неизвестного ему человека – в числе подозреваемых мальчик стоял бы на первом месте, так как волосатый урод был далеко не глуп.
Поэтому я решил подождать развития событий. А сам тем временем стал готовиться к тому, чтобы в любой момент покинуть "Хеллас ", но уже в измененном облике – мое нынешнее одеяние было чересчур приметным, а я хотел раствориться в толпе.
Бороду и усы я решил пока не трогать, лишь придал им цивилизованный вид – подровнял, подстриг и выбрил щеки, после чего стал похожим на бравого шкипера, недавно вернувшегося из кругосветного плавания, а потому загоревшего до черноты.
Свои длинные волосы я укорачивать не стал, только связал в пучок на затылке – похоже, такая прическа, как я подметил, теперь стала последним писком моды. А когда я примерил костюм, то и вовсе остался доволен: на меня из зеркала смотрел молодой широкоплечий франт, несмотря на внешне сухощавый вид, с мощными бицепсами, которые не мог скрыть даже пиджак, стройный, подтянутый, но чересчур суровый.
Особенно выделялись глаза – бесстрастные, ледяные, лишь в глубине зрачков то разгоралось,
Вечер упал на Афины внезапно, как солнечное затмение: с севера на город наползла серая туча, закрывшая полнеба. Я сидел в кресле и ждал. Меня потревожил только звонок портье – он справлялся насчет ужина – по-немецки!
Наверное, мальчик сказал ему, что я знаю этот язык. Я отказался, сославшись на усталость. И сообщил, что сегодня лягу в постель пораньше. Похоже, волосатая горилла устроила проверку будущему "клиенту"…
Я ждал. И был готов к любым неожиданностям.
Волкодав
Как мне осточертело это море, круиз, теплоход, туристы, коммандос, Муха… будь я проклят! Получи я приказ свернуть операцию "Брут", немедля прыгнул бы за борт, чтобы побыстрее достичь любого берега.
Лучше утонуть, чем каждую минуту дергаться в ожидании сюрпризов выкормышей мадам Нельке, оставшихся на борту, или других "коллег", готовых сожрать меня с потрохами. И из-за кого?!
Будь моя воля и если бы они после этого успокоились и отстали, я бы с огромным удовольствием грохнул Муху и вручил каждому по сувениру – что-либо из одежды пахана, неожиданно превратившегося в звезду международного масштаба.
Хотя, боюсь, шмоток вора в законе вряд ли хватит, чтобы оделить всех страждущих…
Акула тоже места себе не находил. Он почернел, исхудал и стал похож на старого волка-одиночку, возвращающегося с неудачной охоты. Акула злобился на меня, себя, на подчиненных и готов был устроить мордобитие по любому поводу, совершенно не заботясь о конспирации.
Я едва сдерживал его, и то благодаря нашему афганскому прошлому: для него я навсегда остался старлеем. Теперь же я был его шефом лишь номинально – Акула выполнял свое задание и мог начихать на мои команды.
Естественно, при большом желании и чрезмерной наглости – у меня такие номера не проходили, даже когда я был желторотиком.
А время шло. И туристы болтались в морских просторах, проспиртованные насквозь. Я уже, грешным делом, подумывал, что, может, все и обойдется. Мы доберемся целехонькими до Афин, а там… трава не расти!
Все остальное, как говорится, дело техники.
Дурак думкой богатеет – так случилось и со мной. День "икс" настал. Вернее – ночь…
Судно взяло курс на Балеарские острова. Наша теплоходная пьянь с нетерпением ожидала, когда увидит благодатную Мальорку – там мы должны были отдохнуть от болтанки три дня.
Погода нас пока баловала, но иногда начинал дуть северный ветер, и тогда наших круизных див не согревало ни спиртное, ни жаркие объятия уже опостылевших мужиков, ни прогнозы синоптиков, вещавших, как обычно, с точностью до наоборот.