Лилии распускаются в полночь
Шрифт:
– Пока не могу сказать, – нахмурился врач – молодой человек невысокого роста с невыразительным лицом и оттопыренными ушами. – По всей видимости, женщина страдала гипертонией. Смею предположить, что от духоты ей стало плохо, и… Очевидно, она была в помещении одна, и никто не мог позвать на помощь.
– Утюг не выключен, – заметила я. Он валялся на полу на правом боку рядом с телом. На гладильной доске лежала темно-серая блузка.
– Это подтверждает мои слова, – удовлетворенно кивнул доктор и потерял ко мне интерес.
Я подошла к Юльке, которая все еще пребывала
– Опять ты труп нашла! Как это у тебя получается все время?
– Но я же не нарочно!
– Я знаю. Зато ты вышла из транса. Пошли теперь.
– А я была в трансе? – удивилась она.
– Ты молчала пятнадцать минут.
– Пятнадцать? – подпрыгнула подружка. – А как же Нижний Новгород? Экскурсия началась без меня?!
– Образцова, ты совсем разума лишилась, что ли? – вздохнула я. – Теплоход еще плывет! Какая, на фиг, экскурсия?
– Семен Семеныч! – грустно пробормотала она и медленно пошла к лестнице, опустив руки и не замечая, что новой кофточкой подметает пол.
Я забрала у нее предмет одежды, встряхнула, бережно сложила и довела подругу до каюты.
Мы сели на кровать и призадумались. Наконец, когда по радио объявили прибытие, решили поделиться мыслями.
– Неваляшина умирает от сердечной недостаточности, Богдана – от гипертонического криза, – начала я, – обе провели в люксе всего одну ночь. Довольно странное совпадение, не находишь?
– Кофта осталась неглаженой, мне не в чем идти в суши-бар, – таким же серьезным тоном ответила мне Юлия.
– Господи, так ты об этом, что ли, думала? – набросилась я на нее. – Ну так же нельзя! Человек умер! Причем при загадочных обстоятельствах. Тайна! Интрига! А ты все о кофточках. Да возьми мою, не жалко.
– Твою? – тут же оживилась молодая барышня, порылась в моих вещах, выбрала что-то яркое и кинулась в ванную, чтобы примерить.
Я не могла терять на целую минуту важного свидетеля и партнера по расследованию в одном лице, потому прижалась спиной к белой двери, скрестила руки на груди, совсем как недавно Громов, и продолжила вести беседу.
– Смотри, сначала умерла актриса. Затем капитан начал спроваживать нас с борта, заявив, что тут что-то недоброе творится. А теперь это… Что скажешь? Капитан был прав, посоветовав сойти с теплохода?
– Вот у него и спросишь, – проворчал женский голос за закрытой дверью.
– Что ты недовольная такая? Ты так любила Богдану? По-моему, она была той еще…
– Нельзя!
– Что?
– Нельзя говорить плохо о покойниках. А недовольная я оттого, что хотела надеть свою красивую кофту.
– Черные кофты не могут быть красивыми, – отрезала я. – Слишком мрачный цвет, никогда его не ношу.
– Но она с блестками!
– Все равно. Ты готова?
– Да.
Щелкнула задвижка, Образцова явилась на суд критиков. Суд в моем лице постановил, что девушка выглядит шикарно.
– Но вырез! – возмутилась было Юлька, но я убедила ее, что облачение смотрится отнюдь не вульгарно. К тому же, красный цвет ей на удивление идет. Чего она раньше его не носила?
– И юбку! – скомандовала я.
– Она
– О, Господи, это невозможно… – Я схватила со стула юбку, сунула в руки Образцовой и загнала в санузел переодеваться. Сама прижалась спиной к двери и принялась угрожать: – Или ты выйдешь оттуда в юбке, или не выйдешь вообще! И опоздаешь на свидание!
– Какая ты вредная! – донеслось оттуда недовольное, но вскоре подруга появилась переодетая.
Я аж прослезилась.
– Конфетка! – обняла ее. – Растет смена!
– Любимова, ты чокнутая, – обидела меня Юлька, отстранилась и ушла покорять Нижний Новгород. Я же, чуть выждав и приведя себя в порядок, вышла из каюты в поисках капитана. Первым делом заглянула в рубку, но была выгнана тем самым штурманом, с которым дралась пару дней назад. Тогда я спустилась в комнату, где у нас с Вадимом Михайловичем состоялась странная приватная беседа. После стука услышала его голос:
– Войдите. – Я повиновалась. Он полусидел на старенькой узкой софе и листал газету, водрузив на нос очки. И сама софа, и вся обстановка комнатки говорили о том, что комфорт пассажиров ставился намного превыше комфорта экипажа. В прошлый свой визит сюда я, будучи предельно взволнованной, помещение разглядеть не успела. – Катерина, садись, – кивнул он на стул подле софы. – В ногах правды нет. И убери удивление со своего лица, я привык к аскетизму, матросы тоже, все нормально. А у обслуживающего персонала приличные номера.
Не то для того, чтобы не подчиняться, не то, чтобы не пребывать от него в такой близости, но я осталась стоять, облокотившись спиной о стену, а руки убрав в карманы, и произнесла недовольно:
– Вообще-то меня интересуют не условия проживания незнакомых мне людей, а причины, по которым вы ведете себя так, словно мы ближайшие родственники.
Он приподнял бровь, отложив газету.
– Ты, наверно, в отца пошла?
– Это вы про что?! – начала я уже конкретно злиться.
– Это я про тон. – Тут я осеклась и опустила глаза. И чего я на него ору? Он как-никак капитан. И по всей видимости, пытался мне помочь, когда уговаривал сойти в следующем порту. Когда я снова устремила на него взгляд, он был таким же твердым, только без агрессии и с капелькой уважения. Перемену Вадим заметил, поэтому продолжил: – Твоя мать никогда так не вела себя с малознакомыми людьми. Она всегда была вежливой.
– Времена были другие.
– Может быть, – согласно кивнул он. – Но дух борьбы всегда легко читался в ее голубых глазах.
– И сейчас читается. Особенно, когда я не выполняю обязанности по дому. – Он хмыкнул. – Я так поняла, вы знаете мою мать. А где вы познакомились?
– На борту, – так по-простецки ответил тот, что я даже икнула.
– Она плавала на «Верещагине»?! Она ничего не говорила мне.
– Нет, я тогда был помощником капитана на другом судне. Это было восемнадцать лет назад. – Я выпучила глаза. – Да, но я помню, словно это произошло вчера. Она плыла с подругой, как ты сейчас. Говорила, что у нее есть маленькая дочка, что она осталась с дедом – отцом твоего отца. Я долго не мог понять, как это может быть…