Лилипут — сын Великана
Шрифт:
— Заладил…
Пальчик всё же постарался запомнить две низкие сосенки у той пещеры, где был лифт. Отсюда её вход был совсем незаметен.
Они пошли вдоль подножия скал по берегу в поисках хоть какой-нибудь тропки, ведущей вверх.
Гав внезапно остановился:
— Пахнет пляжем.
— И полотенцем, — усмехнулся Пальчик. Всё-таки он был выше и поэтому увидал поодаль чьё-то забытое полосатое полотенце, прижатое камешками от ветра. Это невольно напомнило ему тот самый случай, когда он посрамил «нюх» Людоеда, первым
— У нас зрение послабее, — ни капли не смутился Гав. — У любой собаки спроси!
— Спрашиваю, — улыбнулся Пальчик.
— А-а, на меня намекаешь… Хоть я и не любая собака, а особенная, — напыжился Гав, — отвечаю: ветром тянет в другую сторону, потому-то я и не учуял твоё треклятое полотенце.
— А как же ты учуял, что тут пляж?
— Ох, — вздохнул Гав. — Что я, пляжей не знаю? Да здесь под галькой повсюду целые залежи сливовых косточек, окурков, клочков газет, оборванных пуговиц — чего только нет! Ага, — встрепенулся он, — теперь ветер дует в нашу сторону. Вон за тем валуном — асфальтовая дорожка… Как лучше сказать: начинается или кончается?
— Начинается.
— Думаешь?.. Хотя ты прав. Для нас она начинается, — согласился он, сворачивая за валун и вступая на асфальт. — А вот чем закончится?
Они вдруг замерли, увидев электронное табло, укреплённое на стойках с боку дорожки. Горевшие цифры: 1.15.46 — наверняка показывали время. Цифры секунд, крайние справа, методично пощёлкивая, сменялись в своем квадратике. Причём эти странные часы отмечали отнюдь не время дня — судя по солнцу, было никак не больше 11, — а что-то совсем другое. Когда нащёлкало 60 секунд, минутная цифра «15» превратилась в «14», а не в «16». Значит, отсчёт шёл в обратную сторону.
— Понял! — догадался Пальчик. — Столько времени осталось до…
— До чего? — тревожно спросил Гав.
— Хотел бы я сам знать…
— Ну, про время мне кое-что известно, — сказал Гав. — Людям его всегда почему-то не хватает. Вот ты говоришь: осталось столько… Сколько?
Пальчик замялся, не зная, как объяснить.
— Солнце видишь?.. — наконец, нашёлся он. — Когда оно сдвинется в небе вот на столько, — развёл он руки примерно на полметра, — тогда и должно что-то случиться.
— Маловато. Но запасец ещё есть. Мне этого хватит, чтоб, в случае чего, вовремя смыться.
— Без меня? — в шутку спросил Пальчик.
— С тобой, — серьезно ответил пёс.
И они двинулись дальше. Дорожка то полого, то круто извивалась среди скал и деревьев. Через несколько поворотов появились другие электронные часы, по-прежнему отсчитывавшие время до… неизвестно чего. Затем встретились третьи часы, четвёртые… Загадочные табло равномерно возникали и слева, и справа на их пути, продолжая неумолимо сокращать цифры минут.
Неожиданно Пальчик заметил, что асфальт испещрён какими-то дырками, но не от женских каблучков — более глубокими. Словно их оставили мощные когти
— Это не от когтей, — определил Гав. — Они пахнут железом. Ржавым.
— Утешил…
— Мы можем вернуться. — Он подвернул свой пышный хвост и удобно уселся на нём.
— Ну уж нет, — заявил Пальчик. — Что, трусишь? Слабо?
— Я бы на тебя так грубо не лаял, если бы ты предостерёг от возможной опасности.
— Прости, милый Гав. Но отступить, так ничего и не узнав, я не могу, хотя ты, наверно, сто раз прав.
— Сто! Я даже не знаю, сколько это. Умею считать до двух. Ну, до трёх. Во всяком случае, четыре кости от одной отличу. Но запомни: прав бываешь только раз. Или прав, или не прав!
И довольный своей речью, Гав продолжил путь.
Пальчик обернулся. Озеро-море виднелось отсюда лишь полоской на горизонте, над которым высились, будто на недалёком берегу, белые горы из облаков.
А лес вокруг был — не сказать чтобы простой. Скорее уж заповедный. Разлапистые южные сосны, замшелые самшиты, обвитые тонкими лианами, бархатистые буки, мощные грабы, пятнистые эвкалипты… Пальчик более или менее разбирался в породах деревьев. У них в приморском городе был «Ботанический сад», и он не раз ходил туда с папой.
Лес становился всё гуще. Какие-то птицы, быстро мелькая меж листвы, перелетали с места на место, голосили, пели, верещали. Шелест и праздничная птичья болтовня доносились отовсюду… Прошмыгнул дятел, вспыхнув красным охвостьем. Дикие голуби взлетали на солнечных опушках так взрывчато, что после них долго садились прошлогодние листки и травинки.
Дорогу перебежал барсук — с такой прытью, что зад только чудом не обогнал голову.
— Хорошо, что я не охотничья собака, — с тайной грустью похвастался Гав. — Только б ты меня и видел!
— Слушай, я давно хотел спросить: а какой ты породы?
— Я? — заважничал Гав. — Я — горпёс!
— Гордый? — удивился Пальчик. — Или горный?
— Городской.
— Тогда ты — дворпёс, а не горпёс.
— Сказанул! Дворы и в деревне бывают. А я городской, можно сказать, приморский. Дворпёс — это когда дворовый, — пустился в рассуждения Гав. — Ну, если весь город считать моим двором, то, конечно, твоё глупое определение можно посчитать и верным. С натяжкой. Во всю силу.
— Чего?.. — как обычно, стал в тупик Пальчик.
— С натяжкой во всю силу. Мою и твою силу! Понял?
— Понять-то я понял. С тобой…
— … не соскучишься, — ухмыльнулся пёс. — Ты уже это говорил. А вот я бы с тобой соскучился, если бы тут не было меня!
— Нет, я другое хотел сказать. С тобой хорошо наперегонки за бешеным львом бегать. Ты бы первым отстал.
Гав озадаченно примолк. Но ненадолго. Пальчик услышал, как тот забормотал себе под нос:
— Ясно, я бы первым был… А зачем?.. Лев меня бы… Хитрец! — вскричал он. — Ведь лев меня растерзал бы!