Лилит
Шрифт:
— Женщин с таким именем тоже немало.
— Не в Москве. Здесь их не так уж много.
— Допустим, знаю. И что ты хочешь сказать?
— Ее убили, вчера вечером.
— Кого убили?!
— Мишель.
Феликс быстро, с руками, засунутыми в карманы халата, прошелся до окна и, вернувшись на прежнее место, встал передо мной, как будто он был не у себя дома, а на сцене театра, и показывал зрителям, как ошеломила его новость.
— Маша, это шутка такая? — почему-то строго спросил он меня.
— Феликс, это
— Откуда ты это знаешь? Как это случилось?
— Откуда я знаю, не имеет значения. А как это случилось, я не видела.
— Причин и поводов, конечно, для такого конца ей хватало, — задумчиво, как это делают артисты в театре, проговорил Феликс, по-моему, он вообще, после того как выделил деньги на постановку спектакля, стал считать себя великим актером, скорее всего трагиком.
— Ты хорошо ее знал, Феликс? — спросила я.
— Конечно, мы были друзьями.
— А пять минут назад ты сказал, что разных Мишель много.
— Маша, как ты можешь, в такую минуту.
— В какую минуту, Феликс? Я не знала эту женщину. А знаешь, сколько каждую такую минуту умирает на земле людей, которых я не знаю?
— Твой цинизм… Он сейчас не уместен, — Зато уместно мое желание узнать о моем близком человеке.
— Маша, извини, я не могу сейчас с тобой разговаривать.
— Можно подумать, что она была твоей тайной любовницей.
— Мы были с ней знакомы, этого достаточно.
Я не стала повторять, что только что он не хотел признавать, что вообще знает женщину с таким именем. Я уже поняла, что поступила глупо, сказав о смерти Мишель, теперь у Феликса хороший повод уйти от разговора со мной. А разговаривать со мной он очень не хочет, это видно сразу.
Вообще-то у меня и самой не было особого желания разговаривать с ним, у меня было совсем другое желание: взять какой-нибудь тупой тяжелый предмет и колотить им Феликса, пока он мне всего не расскажет. Но здесь Коля, который охраняет дом и его самого. Вдвоем они сильнее меня.
Впрочем, и каждый в отдельности тоже.
— Феля! — услышала я вдруг женский голос и посмотрела туда, откуда он раздался. На верху лестницы стояла женщина лет тридцати пяти с рыжеватыми волосами, на ней был накинут розовый пеньюар. — Феля, ты куда пропал? Я проснулась, а тебя нет.
— Иди, Тусенька, я скоро. Я сейчас, — отозвался Феля.
— Ладно, Феликс, — сказала я, — я ухожу. Но только когда я найду Сережку, я ему все расскажу, пусть он меня убьет, но я умру с чувством выполненного долга, потому что буду знать, что потом он убьет и тебя. Потому что таких, как ты, нужно убивать без суда и следствия.
— Какой бред.
Я не стала с ним прощаться и пошла к выходу.
Несколько минут я возилась с замком на воротах и уже подумала, что мне придется перелезать через забор, когда вышел Коля и открыл мне дверь в воротах.
Начинало
Ничего не изменилось, кроме того, что я теперь была совсем растерянная и волновалась за него больше прежнего.
— Я, не раздеваясь, легла на диван, только сбросила обувь.
Сначала я лежала и думала, но мысли мои были нехорошие, я постаралась не думать ни о чем, но это слишком сложно, может, кто-то и может, но у меня так не получается. Так я и лежала: думала и пыталась не думать, до тех пор, пока сама не заметила, как уснула.
Было часов двенадцать, когда я подъехала к своему дому.
День был снова жаркий, температура — чуть ли не под тридцать, и на небе ни одного облачка.
Я вошла в квартиру, сбросила с себя одежду, подошла к телефону и позвонила в магазин.
Там было все нормально, только Леночка очень волновалась и спрашивала, когда я найду Сережку и когда появлюсь сама, потому что нужно, чтобы я подписала какие-то бумаги.
Первый вопрос мне очень понравился, но что я могла не ответить? Я только посоветовала ей выпить чашку кофе и посмотреть потом на дно, может, она что-нибудь там увидит и тогда сама мне скажет. А что касается моей подписи, то достаточно будет и моей факсимильной печати, но, наверное, скоро я и сама там буду.
Я пошла в ванную и стала под душ.
Минут пятнадцать я стояла под прохладной водой. Телу стало легче, а вот на душе ничего не изменилось, а еще говорят, что в здоровом теле — здоровый дух. На здоровье своего тела мне жаловаться нечего, а вот на душе у меня все время что-то, болит уже несколько дней подряд.
Я вышла из ванной и только успела одеться, как раздался звонок в дверь.
Голодная пантера не спешила бы так за кроликом, как я: спешила открыть дверь. Только что толку, когда я ее открыла, там стоял совершенно не тот человек, которого я представила в своем воображении за этой дверью.
— Климова Мария Григорьевна? — спросил он очень официальным тоном.
— Для кого как, — ответила я, — для некоторых Григорьевна, для некоторых Георгиевна. А вам что больше нравится?
— Вы одна дома?
— Одна, — говорю я. — Некоторое время, правда, здесь жила кошка, ее тоже Муркой звали, но месяца два назад она вышла погулять и не вернулась. Так что теперь совсем одна.
А вы, может быть, ее нашли, она была такая: пушистая, белая и с рыжими пятнами.
Я стала болтливой, потому что мне очень не понравился его официальный тон, почему-то вдруг мелькнула мысль, что он возьмет и скажет мне сейчас что-то нехорошее, что с Сережкой что-то случилось.