Лилит
Шрифт:
Полдень был уже близок. Я поднялся вверх по лестнице на чердак, где было тихо и покойно. Я закрыл за собой дверь в деревянную каморку и повернулся затем, чтобы открыть дверь, которая вела прочь из-этого угрюмого мира.
Я покинул комнатку с окаменевшим сердцем. Все мои попытки оказались бесплодными. Я тянул за цепочки, регулировал положение навеса, настраивал зеркала так и сяк, но безрезультатно. Я ждал и ждал времени, когда стало бы возможным увидеть что-то в зеркалах, но оно все не наступало; зеркало оставалось пустым, ничто не отражалось в его древних сумерках. Зато в зеркале напротив я постоянно
Я вернулся в библиотеку. Ее книги были ненавистны мне так же, как прежде я любил их.
Эту ночь я провел без сна, от заката до восхода солнца; а утром возобновил свои попытки справиться с таинственной дверью. Но все было, как и прежде, напрасно. Я не замечал, как течет время. Никто не подходил ко мне; из глубины дома до меня не доносилось ни звука. Ни разу я не почувствовал себя уставшим – только одиноким, тоскливо одиноким.
Прошла вторая бессонная ночь. Утром я в последний раз отправился в комнатку под кровлей и в последний раз попробовать найти способ открыть дверь – его не нашлось. Моя душа умерла во мне – я потерял свою Лону!
Где она была? Была ли она хоть где-то? Была ли она когда-то где-то, кроме закоулков моего воспаленного мозга?
– Однажды я умру, – подумал я, – и тогда, прямо со своего смертного одра, я отправлюсь ее искать! И если не найду, я пойду к Отцу и скажу так: «Если ты не можешь помочь мне, я молю тебя, пусть меня не станет!»
Глава 44
ПРОБУЖДЕНИЕ
На четвертую ночь мне показалось, что я заснул, и этой ночью я проснулся по-настоящему. Открыл глаза и, несмотря на царящую вокруг темноту, понял, что нахожусь в Палате Мертвых и что все, случившееся со мной с тех пор, как заснул здесь, было сном, а сейчас я впервые проснулся. «Наконец-то!» – сказал я в душе, и мое сердце запрыгало от счастья. Я повернулся и увидел – Лона стояла рядом с моей кроватью, дожидаясь меня! Я никогда не терял ее! Она лишь ненадолго исчезла из моего поля зрения! Верно, не стоило мне так горестно ее оплакивать!
Как я уже сказал, было темно, но я видел ее: она не была частью этой темноты! Ее глаза светились тем же светом, что и глаза Матери всех живущих, и такой же свет исходил от ее лица, и не только от лица, но и от одежды, наполненной светом ее тела, теперь десятикратно усиленным силой воскресения; она сияла белоснежно-белым светом и сверкала. Она ложилась спать девочкой, а проснулась женщиной, вполне созревшей для настоящей жизни. Я протянул к ней руки и понял, что я в самом деле живой.
– Я проснулась первой! – сказала она с удивленной улыбкой.
– Да, моя любовь, и разбудила меня!
– Я только смотрела на тебя и ждала, – ответила она.
Свет свечи упал на нас из темноты, и через несколько минут Адам и Ева, и Мара оказались рядом с нами. Они приветствовали нас негромким пожеланием доброго утра и улыбками: они привыкли к таким пробуждениям!
– Я надеюсь, ваши сны были приятными! – сказала Ева.
– Не очень, – ответил я, – но очнуться от них было блаженством!
– Это только начало, – ответила она, – вы ведь только что проснулись!
– Он наконец-то облекся в Смерть, которая суть сияющие одеяния самой Жизни, – сказал Адам.
Он обнял Лону и меня, мгновение-другое
– Я думаю, мы не скоро теперь встретимся с вами, – сказал он, взглянув сначала на Лону, затем на меня.
– Нам снова придется умереть? – спросил я.
– Нет, – ответил он, улыбаясь той же улыбкой, что сияла и на лице Матери всех живущих, – вы умерли для того, чтобы вернуться к жизни, и больше умирать вам не придется; вы можете только остаться мертвыми. Умершего однажды так, как мы умираем здесь, покидает все мертвое. Теперь вы будете только жить, все, что вы должны сделать, вы сделаете во всю силу и достойно. Чем больше вы будете жить, тем полнее будет ваша жизнь.
– Но не устану ли я когда-нибудь жить изо всех сил? – спросил я. – Что, если мне когда-нибудь не хватит сил жить полной жизнью?
– Для этого нужно только желание, а силы у вас будут! – сказала Ева. – В настоящей жизни нет ничего такого, отчего можно устать. Сама жизнь хранит и образует нас. Те, кто не умирает, умирают многократно, и мертвы все время, и становятся все мертвее и мертвее, и никогда не прекращают умирать, а здесь все стремится вверх, все – любит, и все – счастливы.
Она остановилась и улыбнулась так, словно говорила: «Я мать, а ты мой сын; мы понимаем друг друга и нам нет нужды прощаться».
Мара поцеловала меня в лоб и радостно сказала:
– Я говорю тебе, брат мой, все будет хорошо! Когда тебя спросит об этом кто-то еще, скажи: «То, что будет когда-нибудь хорошо, уже сейчас хорошо!»
Она коротко посмотрела на меня, и я подумал, что это значит: «Но он мне, наверное, не поверит!»
– Теперь ты знаешь обо мне все! – закончила она, Улыбнувшись улыбкой своей матери.
– Я понимаю тебя, – ответил я, – ты глас вопиющего пустыне, который кричал до тех пор, пока не явился Креститель. Ты пастух, чьи волки приводили домой удивительных овец до того, как наступит холод и стемнеет!
– В один прекрасный день мои труды подойдут к концу, – сказала она, – и тогда я возрадуюсь радостью великого пастуха, который послал меня.
– Всю ночь напролет утро было рядом, – сказал Адам.
– Я слышу шум крыльев. Что это? – спросил я.
– Это парит Тень, – ответил Адам, – здесь есть кое-кто, кого он считал своей собственностью! Но она пришла к нам и никогда больше не вернется к нему.
Я обернулся затем, чтобы посмотреть на лица моей матери и моего отца и поцеловать их до того, как мы уйдем: но их кровати были пусты, если не считать Малюток, которые с бесстрашием любви воспользовались их гостеприимством! На мгновение опустошающий душу ужас посетил меня, и я отвернулся в сторону.
– Что с тобой, сердце мое? – спросила Лона.
– Места, где они лежали; они пусты – и это пугает меня, – ответил я.
– Они давным-давно встали и ушли, – сказал Адам, – они поцеловали тебя перед тем, как уйти, и прошептали: «Приходи скорее».
– А я не слышал их и ничего не почувствовал! – прошептал я.
– Как ты мог их услышать – издали, из своего мрачного дома? Ты ведь думал, что снова оказался в том страшном месте! А теперь ступай и найди их… А твои родители, дитя мое, – добавил он, обращаясь к Лоне, – должны прийти и найти тебя сами!