Лилит

Обухова Лидия Алексеевна

Он слушал её голос, как внимают древним рунам, которые были похоронены на дне сознания, а теперь всплывали, всплывали… И он уже узнает их в лицо.

Тысячелетие назад, рассказывала Элиль, мир Зелёной Чаши раздирался войнами и антагонизмом рас. Планету однажды посетили прилетевшие из космоса, но формы связи были ещё несовершенны. Прилетевшие не смогли подняться обратно, не сумели даже подать о себе никакой вести на родную планету и остались здесь навсегда. Их потомки, вооружённые высокими знаниями, употребили их во зло. Они стали основателями господствующей расы, хотя через

несколько столетий полностью смешались с аборигенами. Разность рас оставалась скорее символической.

Эпоха угнетения захватила многие века. Люди рождались и воспитывались в страхе, раболепстве. Высокая техника не приносила ничего, кроме разочаровании.

Мятежи и ропот прорывались революциями, но только последняя увенчалась успехом. От системы насилия сразу отпала четверть планеты. Новорождённый мир без рабов должен был огрызаться, подобно волчице в своём логове. Зелёная Чаша — тогда с преобладанием суши и массивами высочайших безлюдных гор, — всё больше и больше походила на гибнущий остров.

Учёные открыли, что из недр мирового пространства к системе солнца Зелёной Чаши движется блуждающий болид. Долго не могли установить его природу. Возникло страшное предположение: космическое тело из антивещества. Угроза гибели нависла над всем живым, как слепой меч. Жизнь сделалась невыносимой. Испуганное человечество искало прибежища в суевериях, обезбоженный мир снова населялся мрачными силами, которые невидимо угрожали со всех сторон.

В эти смутные десятилетия разнеслась сенсационная весть о новой — уже третьей — расе, обитающей в высокогорных районах планеты. Она стояла на уровне каменного века и до сих пор не имела никаких общений с разумным миром. Вспыхнуло всеобщее треволнение: во что бы то ни стало всем захотелось увидеть таинственного «ледового человека».

И вот в район высочайших гор почти одновременно отправились экспедиции обеих враждующих сторон. Кроме научного интереса, их подталкивало соперничество. Они столкнулись у вечных снегов — это была единственная дорога вверх! — и, проведя несколько Дней в распрях, дальнейший путь продолжали; довольно миролюбиво: ведь оба отряда были немногочисленны, а быт скалолазов суров и требует взаимной поддержки.

Однако на каждом привале вспыхивали неудержимые споры по моральным, социологическим и расовым проблемам. Истина начинала уже проклёвываться, как птенец, из скорлупы. Фанатизм тоже несколько смягчился. Когда вчерашние враги предстали друг перед другом в обличий парней, способных на выручку, стремление побеждать постепенно сменилось желанием убедить.

Первая бомба отступничества разорвалась неожиданно. Уважаемый член экспедиции, аристократ и потомок по прямой линии правящей династии, в споре стал на сторону своих антагонистов. Опешили и те и другие. Вооружённый логикой и наследственной культурой отщепенец как бы громил самого себя. Все разошлись молча. На высоте четырёх тысяч метров нет условий для изгнания или обструкций. Они продолжали путь, тем более что стали попадаться зримые следы «ледовых людей», остатки их пиршеств потроха птиц и грызунов (а этого не оставляет ни одно животное!). Вероятность встречи с «ледовым человеком» возросла.

Однажды перебежчика всё же спросили наедине, со всевозможной осторожностью: «Высокочтимый, не будем касаться убеждений, но как вы, с вашим воспитанием,

можете поддерживать наших спутников поневоле, этих узколобых сектантов, нетерпимых, лишённых и тени внутреннего изящества, бунтовщиков?»

Тот сокрушённо покивал головой. Гребешок негнущихся ресниц на мгновение прикрыл его ромбические зрачки с синеватыми прожилками усталости. «О, да, да. Они таковы, вы совершенно точно обрисовали их дурные стороны: неизящны, грубы, к тому же невежественны. Но у меня не оставалось выбора: в остальном-то они правы!»

После того как за скалой мелькнула уже вполне реальная косматая фигура, возникли новые трудности: как поступать дальше? Изловить и связать? Пристрелить? А если это действительно тоже разумное существо?

Они в недоумении уставились друг на друга: надо было выработать общий план действий, а следовательно, и кодекс общей морали. Причём немедленно! Вот тут-то и готовилась либо рухнуть, либо обостриться вековая вражда. Но всё кончилось гораздо страшнее.

В некое утро, едва проснувшись, они увидели, что небо под ними (они находились уже очень высоко) пылает безмолвным ужасным светом. Впоследствии древняя эпическая книга так описала это событие: «Густая смола пролилась с неба. Лик земли потемнел, и начал падать чёрный дождь; ливень днём и ливень ночью…»

Испуганные люди кинулись вниз. Но через полкилометра приборы указали на угрожающую разреженность атмосферы. Видимо, произошло неожиданное: вместо того чтобы «осесть» при захвате болидом атмосферного пояса, воздух устремился вверх и удержался в каком-то количестве лишь в высокогорном районе. Надолго ли? Оставалось надеяться, что с удалением болида кончатся и возмущения.

Они поднялись снова и лихорадочно стали искать обходных путей. Совершали чудеса храбрости, чтоб обогнуть ледяную вершину. Но и там приборы указали на опасность. Загнанные, как мыши во время наводнения, они сбились в жалкую кучку. Кто-то застрелился, не выдержав напряжения. Несколько человек сорвались в пропасть. Все были деморализованы. Вокруг бродили стайки «ледовых людей», но это уже не вызывало никакого интереса.

Свирепая снежная буря наверняка погребла бы и этот жалкий остаток человечества, если б одна из ледовых баб с проблесками сердоболия, движимая материнским инстинктом, не перетаскала их, как щенков, в свою пещеру. Там они и лежали, больные и отупелые, пока огонь костра и тепло шкур не возвратили их постепенно к сознанию.

И вот тут, в дыму и чаду древнего благодетельного огня, они впервые нашли в себе силы посмотреть в лицо происшедшему. Мир погиб. Их несчастный, безрассудно раздираемый распрями мир. Их прекрасный мир со щедрой почвой, растениями и поющими птицами! Вся цивилизация, вся наука. Все их женщины и дети…

Кроме них самих да племени «ледовых людей», казалось, не существовало ничего живого. Они лежали у костра и мучительно размышляли. Никаких споров не было. Неправота одних стала ясна сама собой, и правота не нуждалась больше в подтверждении: катастрофа всех убедила вполне. Человечество не смогло вовремя объединиться и отразить опасность. Впредь нужно было жить по-иному.

Именно тогда стали пробиваться, как проблески предутреннего света в кромешной тьме отчаяния, первые намётки будущего строя и будущей морали.