Лилит

Обухова Лидия Алексеевна

Лилит глотала воздух открытым ртом; ей стоило большого усилия не кинуться прочь. Она уже видела несколько раз чудищ, но всегда издали, затаившись между камнями, припав к траве. Сейчас её заметили. В этом не могло быть сомнения.

То, что было перед её глазами, выходило за пределы опыта! Её тёмный ум работал быстро, связывая цепь аналогий, протянув соединительные нити между далёкими предметами. Она замерла неподвижно. И вместе с тем в этом ожидании был головокружительный бег: она приближалась к неизвестному.

Но и неизвестное приближалось к ней. Оно сделало шаг, и ещё один. Круглый глаз, занимавший

полголовы, повернулся в её сторону. Тогда она увидела, что глаз прозрачен, а за ним видны диковинные черты с другими, меньшими глазами, хотя и странными по форме и разрезу, но сходными с глазами человека.

То, что внешность незнакомца отличалась от привычных черт её сородичей, не особенно смущало Лилит. На заре цивилизации человек был менее заражён предрассудками. Он занимал ещё столь скромное место в мире, что не ощущал себя монополистом, ему не приходило в голову распространять собственные пристрастия на всё сущее: каждый день звери и растения, одно невиданнее другого, проходили перед внимательным взором людей как полноправные обитатели Земли.

Зачем же Лилит было беспокоиться из-за того, что у Безымянного глаза прикрывались не веками с бахромой ресниц, а плотными плёнками, смыкающимися посредине? Что лоб его был костист и широк, голова велика, а тело приземисто?

Так же впоследствии её не особенно поразил и рассказ об обитаемости звёзд. Легковерие дикаря способно с размаху перепрыгнуть любую бездну! Пока сложное и простое равноценны в сознании, ничто не потрясает слишком.

Безымянный и Лилит осторожно, хотя без особого смущения, приближались друг к другу; он знал об обитателях Вселенной очень много; она не знала ничего — это их сближало. Они вперили взгляды, полные заинтересованности.

Лилит слегка улыбнулась: незнакомцы хохотали охотно и часто, она видела это из своих засад. Но впервые она ощущала на себе их взгляд — в нём было что-то притягательное, почти парализующее. Ещё не понимая, опасность это или залог дружелюбия, она попыталась освободиться. Губы её сомкнулись, как при сильном напряжении.

И тотчас взгляд Безымянного отпустил её. Едва вырвавшись из невидимого силка, она выпрямилась.

— Чужие! Куда вы идёте? — громко сказала она, пытаясь унять невольную дрожь пальцев. — Здесь не ваше место охоты. Горы и леса не хотят вас!

Голос Лилит показался Безымянному чистым и звонким. Он отлично знал, что звук — это не более чем колебание воздушных волн на определённой частоте. Волны магнитного поля будут восприниматься уже как свет или радиоизлучение. И всё-таки он не слыхал подобного звучания! Он растерянно оглянулся: вокруг было пустынно, только росли лесные цветы. Не те, которые густо усыпают поляны, жадно и поспешно переплетаются стеблями, толкаются в темноте корневищами. Но есть цветы, растущие в одиночку; каждый виден издалека. Ветер не гладит их небрежно, всем скопом, а играет с каждой чашечкой по отдельности. И огромный лиловый колокольчик, обретя звук, заговорил бы, наверное, голосом Лилит. Не плыл, не обволакивал, а чисто и ясно выговаривал каждый слог — таким представился голос Лилит Безымянному, лаолитянину, когда он услышал его впервые.

Но нужно было разобраться в речевом коде землян. Без помощи специального устройства, на ходу, это не просто. Язык первоначально был организующим началом

и на Лаоле-Лиал. Но азбучный период мышления прошёл: показалось, что речь затормаживает контакт, и появились иные формы общения, минующие слово. Безымянный понимал, что язык встреченной им землянки примитивен, однако он не знал к нему ключа, а надо было ответить хоть как-то, чтоб не испугать её и завоевать доверие.

И он произнёс смешным горловым звуком первое случайно запавшее в память словосочетание:

— Чужие куда…

Сначала Лилит внимательно глядела ему в рот. Потом вздохнула, в недоумении склонила голову к плечу. Горловое бульканье повторилось.

— Чужие куда, — ещё старательнее выговорил лаолитянин.

Она узнала наконец искажённые звуки языка Табунды. О, как смешны эти чудища, оказывается! Они не умеют говорить?! Лилит, прищурившись, бросила на разумнейшее существо Вселенной взгляд снисходительного покровительства.

В самом деле, с её точки зрения, лаолитяне были далеки от совершенства, они не умели самых простых вещей! Ведь они действительно не понимали языка Табунды, заучивание слов давалось им с трудом. А Лилит и не подозревала, что существуют иные наречья, кроме её собственного.

Лаолитяне также давно не имели нужды в счёте: за них всё делали машины. Огонь знали только теоретически, и однажды один из них сунул руку в костёр. Лилит захохотала, но потом приложила мягкий лист, прохладный и влажный, — и жжение утихло. Лаолитянин почти с детским любопытством взглянул на свою исцелённую кожу.

Откуда было знать дочери Табунды, что неведомая ей Лаола-Лиал жила уже на исходе фотонного века, перед которым и термоядерный мог бы показаться каменным?! В своей гордыне лаолитяне движение по световому лучу считали лишь рабским следованием кривизне пространства. «А где взрыв? — нетерпеливо восклицали они. — Где бунт, где поиск мозгоподобных?» «Быстрина помогает кораблю; было бы неразумно отвергать её», — рассуждали опытные небесные кормчие. «Однако, — возражали им, — не плыть же с потоком фотонов, послушно огибающим поля тяготений? Не пора ли уже оседлать и реку направленного времени?..» Так перед лаолитянами приоткрывалась ещё одна бездна: двусторонняя бездна микро- и макромиров!..

Ничего этого Лилит не могла знать. Её приобщение было весьма поверхностно. И всё-таки она не только впитывала, но и сама учила лаолитян. Давно привыкшие к послушной силе механизмов, они впервые дивились ловкости, всемогуществу голых человеческих рук! Первозданная радость мускульного труда захватила их. Они, которые могли поразить цель на любом расстоянии мгновенным лучевым ударом, — теперь кидали камушки в дерево или летящую птицу. Надо признать: они были на редкость неловки и так громко смеялись сами над собой!

Чувство превосходства — хоть в самом малом — освободило Лилит от боязни; у неё с лаолитянами шла честная игра, они менялись!

Она почувствовала себя равноправной, а это ведь и есть первая тропинка к доверию.

Лилит смутно постигала, что речь Безымянного была в чём-то отлична от речи её самой и Одама, хотя они теперь употребляли одни и те же слова. Впрочем, Безымянный каждый раз усложнял свой язык; названия предметов складывались в необычные сочетания. На безоблачный лоб Лилит набегали складки — так ей хотелось понять.