Лилобус

Бинчи Мейв

Потом Мики тихонько поднялся по лестнице. Близнецы спали на двухэтажной кровати, по всей детской были разбросаны игрушки, вещи и книги. Фил, сжав кулачки, свернулся в клубок; Пэдди умиротворенно лежал на боку. Грета с распущенными волосами выглядела забавно — сколько Мики помнил, она всегда носила косички, с тех пор, как научилась их заплетать. Во сне она улыбалась. Тощая, неуклюжая и не то чтобы красавица, но так улыбается, что улыбка западает прямо в сердце. Даже когда спит.

Дверь в комнату Билли и Мэри оказалась открыта. Взрослых

там не было, только малыш, круглый и мягкий, как булочка, спал в люльке у кровати, застеленной белым кружевным покрывалом. На стене висел образ Богоматери на фоне цветов, под ним горела голубая лампочка. Образ назывался «Царица мая». Мэри как-то рассказывала, что Билли подарил его в день помолвки: он выиграл на карнавале конкурс, в котором накидывают кольца на разные предметы, и выбрал для нее этот приз, потому он ей очень понравился.

Мики оставил небольшую сумку у себя в комнате. Мэри к его приезду всякий раз наводила чистоту и порядок и ставила в изголовье подушку в белоснежной наволочке, будто для какого-то почетного гостя. Мики порой вспоминал, как было при жизни мамы — такой красоты никто в доме не наводил, да и некогда было.

Мики недоумевал: может, Мэри вышла в магазин, чтобы принести ему рыбы с картошкой? Он решил подождать внизу, посмотреть новости по телевизору. Наконец, он забеспокоился. Без присмотра не оставляли, пусть дома ничего с ними и не случится — все равно, так у них не было принято. Мики еще больше встревожился. Он отправился на улицу, перешел дорогу и заглянул в магазин — и, к своему удивлению, за прилавком увидел Мэри: ей помогала только одна продавщица, и они едва успевали обслуживать покупателей — собралась очередь из четырех человек.

— Мики! Господи, уже так много времени? — она обрадовалась ему, но в голосе звучала досада.

— Вам подсобить? Пройду-ка я за прилавок. — Мики знал, что нужно делать: летом, субботними вечерами, когда случался наплыв посетителей, он выручал их не раз; а прейскурант висел на стене.

— Мики, сделай милость, — ответила она с благодарностью.

Он повесил свой пиджак на крючок и взял из выдвижного ящика фартук. Через несколько минут очередь уменьшилась, и Мэри смогла вздохнуть с облегчением. Сперва она обратилась к девушке за прилавком.

— Триша, пожалуйста, сними фартук, будь умницей, сбегай в «Райанс». Передай, что у нас нехватка продуктов, и мы рано закроемся. Скажи, что желающие пусть заходят в ближайшие полчаса, иначе останутся ни с чем.

— А кому сказать, мэм? — забеспокоилась девушка.

— Вот именно: бедной миссис Райан без толку что-то говорить. Дай-ка подумаю. Может, за стойкой бара будет кто-то еще — к примеру, Барт Кеннеди — ему можно передать.

— Силия дома, — сказал Мики. — Мы ехали вместе. Наверное, она уже там.

— Отлично, тогда скажи Силии.

Триша выбежала за дверь и побежала к пабу, довольная, что удалось вырваться из духоты.

— А где все? — Мики оглянулся.

— Столько всего случилось, ты бы знал —

расскажу, когда придем домой. Еще полчаса продержаться, и мы свободны.

Вошли несколько человек, Мики принял заказ; вскоре, как и предвидела Мэри, из паба «Райанс» пришла толпа народу. Все беззлобно ворчали: слыхано ли дело, чтобы магазин закрывался раньше паба, это непорядок. Мэри добродушно смеялась и отвечала:

— Но все-таки, я вас предупредила, а могли бы остаться и без закуски, с полными животами пива.

Ей ужинать не хотелось, поэтому Мики взял только одну порцию рыбы с картошкой; жир был вылит, столы и прилавок вытерты, пол начисто выметен, мусор собран в большие черные пакеты, которые сверху завязали проволокой. Наконец, они перешли дорогу и оказались дома.

Под струей горячей воды из-под крана Мэри нагрела тарелку, достала томатный соус, хлеб и масло.

— Тебе налить чаю, или выпьешь чего-нибудь покрепче?

Они достали себе по бутылке «Гиннеса» и сели за стол.

— Билли от нас ушел. И не вернется.

Он уставился на нее, не донеся вилку до рта.

— Сегодня ушел, днем, и не вернется. Никогда.

— Мэри, не может быть.

Она отпила из бокала пива и скорчилась.

— Сначала всегда противно, а дальше вкус отличный. — Она изобразила подобие улыбки.

Мики сглотнул.

— Это недоразумение, только и всего. Обычное дело: люди ссорятся, потом мирятся.

— Да нет же, мы не ссорились, даже не спорили ни о чем.

Мики вспомнил, что близнецы говорили: никто не ругается, когда он дома.

— Ладно, вы не поладили, это бывает — но со временем-то все утрясется, так? — теперь он почти упрашивал.

— Нет. Расскажу тебе все по порядку. Никто не ругался. Тогда еще, в начале лета, было дело: мне казалось, он весь на нервах, чуть что не так — голову откусит, а он считал, что я сама такая. Даже дети заметили.

— Так что случилось?

— Если честно, понятия не имею. В любом случае, летом все было замечательно; как ты и сам знаешь, в магазине отбоя не было от покупателей. Он очень уставал, но ссоры прекратились, и малыш, наконец, стал поспокойней — ведь в первые несколько недель, ты знаешь, они такие чертенята; в общем, мы ни бед ни забот не знали. — Она притихла и уставилась куда-то невидящим взглядом.

Мики молчал.

— Мики, ешь рыбу с картошкой. Можешь слушать и есть.

— Нет, не могу.

Она взяла тарелку и поставила в духовку на самую нижнюю решетку.

— Тогда потом съешь. Все выяснилось как раз сегодня, и если бы я не вернулась, ничего не знала бы. До сих пор. Узнала бы только через неделю, когда весь Ратдун уже был бы в курсе.

— Бога ради, скажи, наконец: в курсе чего?

— Он ушел к Эйлин Уолш — помнишь, к той, которая слишком хороша собой, чтобы торговать жареной картошкой — не зря так люди говорили. Такой вот у нее был замысел. Умно, не правда ли. — Голос ее не дрожал, но глаза странно блестели.