Лиловые бабочки
Шрифт:
– В каком смысле?
– В прямом. Ну ладно я. У меня и «крыша», и вообще… я понимаю, с какой целью дал добро на размещение твоей публикации. Личная выгода. А у тебя профит какой?
– Личного – никакого.
– Не понимаю тогда, на фиг так рисковать, – задумался Борис Евгеньевич. – Тебе свою семью не жалко?
– У меня нет семьи.
– Ах, вот, в чем дело… И родителей тоже нет в живых?
– Естественно.
– Ладно, тогда это многое объясняет. И всё равно ты девка рисковая, имей в виду.
– Ну уж такая, какая есть.
Начальник помялся, а потом осторожно уточнил:
– А правду
Я его поняла.
– А какое отношение это имеет к моим материалам?
– Да так, чистое любопытство. Мне же надо знать, к чему юристов в случае чего готовить. Я не думаю, что строительная корпорация успокоилась. Стопроцентно владельцы залегли на дно и готовят разгромный опровергающий всё и вся материал. Наверняка и этот факт приплетут как элемент общей моральной нечистоплотности автора.
– Я вас поняла. Это вполне вероятно, – согласилась я.
– Вот и я о чем. Ладно, иди.
– Спасибо за заботу. Это ценно, правда.
Я почти вышла из кабинета Бориса Евгеньевича, как услышала его крайне странную фразу:
– Так всё же... Кто тебя крышует, солнце мое? Я же понимаю, что ты мне в уши ссышь, как дышишь.
– Вы про что?
– Прости, я не верю в то, что ты сама взяла и решилась внезапно копать в этом направлении. Ты всегда писала о другом. Я читал твои предыдущие статьи.
– А вам не приходило в голову, что я писала о другом просто потому, что мне не давали писать то, что я хочу? – улыбнулась я.
– Приходило, – сознался шеф. – Но… боюсь, ты всё равно что-то не договариваешь.
– С чего вы взяли?
Борис Евгеньевич захохотал. Бодро так. Весело. Его искренне удивила моя реакция на его слова.
– Русик, солнце мое, я в этом бизнесе не первый год варюсь. Поверь мне на слово: ни один вменяемый журналист не будет ничего опасного размещать, не имея надежной «крыши» за спиной. Это же самоубийство.
– Ну я, видимо, особенная.
– Нет, просто у тебя настолько крутая «крыша», что ты даже боишься о ней рассказать. Я думал, у тебя родня в «верхах», как у Ильи, но… Ладно, я тебя понял.
– Борис Евгеньевич, повторяю: нет у меня никакой «крыши».
– Русик… ну ты ж не ребенок… сопоставь факты: не могут резко в один день пропасть в интернете все угрозы в твой адрес. А они пропали. И в редакцию больше никто не звонит, обещая скорую кровавую расправу. Кто-то чистит, хорошо чистит комментарии в онлайн-публикациях. Причем делает это методично и регулярно. У тебя чисто случайно твой поклонник не в правительственной верхушке работает?
Я заулыбалась, вспомнив Ваньки сортиры.
– Вообще не туда думаете. Это просто совпадение. Сейчас форсится новая скандальная тема с популярным артистом, вот народ и ломанулся комментировать свежий горячий факт. Интереснее же обсуждать публичную персону, а не непонятный ресторан. Вот и всё.
– Не верю я в такие совпадения, – пробурчал шеф. – Это пугает. А знаешь, что меня ещё пугает?
– Нет, – снова улыбнулась я.
– То, что ты ведь сейчас не врешь. И реально пугает твоя... как объяснить? – задумался шеф и прервал предложение на самом интересном месте. – Вот смотри. Материал подготовлен профи. Жестким профи. И слог, и факты, и стиль... Это воля, это характер, это стержень. А передо мной сидит кавайная
– Биполярность, блин, – хмыкнул я, закрывая дверь за собой. – Мои друзья говорят так. Нас окружает биполярный мир. Всё не то, чем кажется.
Глава 11. Очевидное-невероятное
Жизнь текла своим чередом. Мы спокойно и мирно жили с Иваном, он даже перестал, к моей вящей радости, жестко пранковать. Да, изредка были мелкие розыгрыши, но в целом ситуация кардинально изменилось. Урок Ванька усвоил.
На работе тоже всё было довольно неплохо, за исключением одного милейшего момента. После того, как я так внезапно прогремела со своей скандальной статьей на всю Москву, в редакции сделали вполне логичный вывод, что я, видимо, охрененный спец. Я-то прекрасно понимала, что это была случайность, но коллеги стали доставать меня с просьбой помочь вычитать их материалы и довести до ума. Я была самой возрастной журналисткой в этом отделе. Меня, за исключением редактора и Ильи, окружали сплошь сопляки, недавно окончившие журфак. Самый опытный варился в этой среде второй год.
Поначалу я помогала им лишь изредка.
Потом это превратилось в систему.
Я убей не понимала, почему должна делать редакторскую работу «за так». Но больше всего меня бесило то, что Тарас, пользуясь, так скажем, особым отношением с моей стороны, стал полностью перекидывать свои публикации на меня. Происходило это обычно следующим образом.
Накидав «скелет» будущей статьи, а чаще просто насобирав разные разнонаправленные факты из интернета, Тарас приходил ко мне, хлопал глазками, дрожал пухлыми губками, честно уверяя, что «совершенно не понимает, как это писать». Мол, спасите-помогите, я тупенький, а ты, Русланочка, такая взрослая и умненькая… Как я могла отказать этому брутальному красавчику?
В итоге я день за днем систематически делала за Тараса его же работу, и, в конце концов, мне это надоело. Я не преминула парню об этом сказать. Тарасик сделал, как мне тогда показалось, правильные выводы.
Я ошибалась. Ничего подобного. На следующий день коллега пустил в ход привычно-тяжелую артиллерию в виде пуловера с чрезвычайно низким вырезом и крайне облегающих в причинном месте штанов. А еще принялся довольно двусмысленно меня поглаживать. И именно тогда я впервые поразилась, насколько мне по фиг на его шикарные телеса и касания. На мне эта мужская магия уже не работала по совершенно непонятной причине и даже вызывала внутренний протест. В Тарасе я видела не сексуальность, а упорное нежелание понимать, что работа с личной жизнью никак не должны пересекаться.
Мне стало противно: как этот пошловатый мужик вообще мог вызвать мой интерес? Он же… вульгарен. Как я могла этого не замечать? Чем я думала?
Так вот. Поймите правильно: Тарас НЕ БЫЛ МОИМ ПАРНЕМ. И вряд ли когда-нибудь вообще стал. Мы были слишком разными. Так зачем мне каждый раз было ему помогать? Прикрывать тыл? Я не видела ни одной логичной причины так поступать. Не было никакого основания. Вообще. Но, тем не менее, изо дня в день я упорно продолжала писать за него разного рода заметки.