Лиловые орхидеи

Кристи Саманта

– То есть ты сделала то, чего от тебя ожидали? – спрашиваю я.

– Туше, – говорит она.

Бэйлор допивает свой смузи, вытаскивает и облизывает эту везучую трубочку. Я заворожен и не могу отвести взгляд.

– Раз твое призвание не политика и не футбол, то что же тогда? – спрашивает она.

Я качаю головой:

– Ты будешь смеяться.

– Почему я буду смеяться, если ты расскажешь мне о мечте своей жизни, Гэвин?

Побежденный, я опускаю глаза на стол. Потому что все смеются. По крайней мере смеялись. Пока я не перестал о ней рассказывать.

Но Бэйлор не такая, как все. Думаю, она единственный человек, который дал мне почувствовать, что я могу просто быть собой. Что мне не надо ничего из себя изображать и не надо притворяться, что я идеальный сын конгрессмена Макбрайда.

Я закрываю глаза и произношу:

– Кинопроизводство.

Когда я не слышу, чтобы она смеялась над моими пустыми мечтами, то снова открываю глаза.

Бэйлор просто смотрит на меня.

– То есть снимать фильмы и все такое? – спрашивает она без смеха. И без закатывания глаз.

Я киваю.

– Да, – говорю я. – У меня был такой курс по выбору в течение одного семестра в старших классах, и… не знаю… это меня зацепило.

– Ты же знаешь, что можешь выбрать кинопроизводство своей специальностью здесь, в Университете Северной Каролины? – говорит она. – Вообще-то я слышала, что у них довольно хорошая программа.

Я снова киваю:

– Да.

– Боже милостивый, Гэвин! – говорит она, вытянув руки, словно задавая вопрос. – Почему же ты тогда не специализируешься на нем?

– Ты не знаешь моего отца, Бэйлор.

– Нет, не знаю. И про тебя я тоже почти ничего не знаю, но знаю, что тебе не нравится политика. Как же ты сможешь получать удовольствие от карьеры в политике, если тебе даже не нравится ее изучать? А если твоя профессия не будет приносить тебе удовольствия, то как ты сможешь стать счастливым?

Она набирает в грудь воздуха, оценивающе смотрит на меня и продолжает:

– Ты хорошо играешь в футбол, но это не твоя страсть. Ты не сможешь стать счастливым, если будешь делать что-то только потому, что у тебя хорошо получается, особенно если ты будешь это делать по неверной причине. С моей стороны все выглядит так, что ты будешь всю жизнь делать что-то, что ты ненавидишь, просто чтобы угодить человеку, которого через несколько лет будешь видеть только на День благодарения и на Рождество. Так скажи мне, когда ты станешь старым и седым и будешь лежать на смертном одре, о чем ты пожалеешь, Гэвин?

Ни фига себе!

Кажется, таким огорошенным я еще никогда не был. Еще один первый раз с этой девушкой.

Она видит мою реакцию и закрывает рот рукой.

– Вот черт! Прости, пожалуйста, Гэвин. Я не должна была все это на тебя вываливать. Ты прав. Я не знаю твоего отца.

Она вздыхает:

– Моя мама выросла в семье, которая пыталась диктовать, что ей делать. Она освободилась от них и, наверное, поэтому вырастила меня так, что я восстаю против гнета.

Я пристально смотрю на нее. Она прекрасна. Ее волнистые волосы растрепались по лицу. Ее глаза приобрели тот же светло-голубой оттенок, что и футболка с баскетбольной командой «Тар Хилз», хотя я готов поклясться, что вообще-то

они карие. Она виновато смотрит в свой пустой стаканчик из-под смузи. Я протягиваю руку и накрываю ее ладонь своей.

– Все в порядке, Бэйлор. Твоя мама должна тобой гордиться. Она вырастила прекрасную дочь.

Я смотрю на свою руку, лежащую на ее руке, и чувствую знакомые искорки. Такое же электричество, как в тот день, когда мы познакомились. Мне не показалось. Только в этот раз искорки не спускаются ко мне в пах. Они остаются прямо посередине груди. И прочно занимают мое несчастное сердце.

Глава 6

Черт!

Я смотрю на свой телефон.

У меня нет ее номера. Я даже не знаю ее фамилию. Мы провели вместе весь субботний вечер, а я даже не узнал ее фамилию? Да, обычно подобные сведения о девушках, с которыми я встречаюсь, меня не интересуют, но Бэйлор другая. Она совершенно не похожа на остальных. Если бы мы не договорились завтра вместе побегать, я бы, вполне вероятно, опять стал следовать за ней по пятам. Как маньяк. Вот до чего я докатился. До того, чтобы преследовать Бэйлор.

Я размышляю о нашем вчерашнем свидании. И я буду называть его так, как пожелаю! Я так и не дошел до вечеринки, к большому неудовольствию Карен. Не потому, что мы с Бэйлор в итоге провели вместе ночь. Этого не произошло. И – к своему большому удивлению – мне этого и не хотелось.

Если я ее заполучу… когда я ее заполучу… это произойдет, когда она уже не будет привязана к какому-то другому парню. Нет, мы просто несколько часов проговорили в кофейне. После этого я проводил ее в общежитие. А потом пошел домой. После того, как она меня обняла. Обняла за то, что я о ней позаботился. За то, что спас ее. Черт, а я не могу выбрать это своей специальностью? Потому что именно этим я и хочу заниматься следующие два с половиной года. Заботиться о Бэйлор. О Бэйлор, чьей фамилии я так и не знаю.

В понедельник, когда я встречаю ее перед пробежкой, прошу у нее телефон, как только она ко мне подходит. Ну то есть сразу после того, как я разглядел ее прелестные штаны для бега, обтягивающую футболку и волосы. Ее волосы выглядят так, словно она просто завязала их резинкой, не слишком стараясь, чтобы получилось аккуратно. Она очаровательна. Поздоровавшись, я протягиваю руку.

– Дай, пожалуйста, телефон, – говорю я и указываю на держатель для телефона у нее на руке.

Она достает телефон и протягивает его мне.

– Знаешь, тебе стоит бегать со своим телефоном. Бегать без телефона опасно. Вдруг ты упадешь или что-нибудь случится?

Потом она странно на меня смотрит.

– Гэвин, почему у тебя звенят шорты?

Она злобно наблюдает, как я выключаю звук своего телефона.

Потом возвращаю ей телефон.

– Потому что я только что позвонил себе, чтобы у тебя был мой номер.

Я приподнимаю брови, словно бросая ей вызов.

– Мне нужно, чтобы ты всегда могла до меня дозвониться, если тебя нужно будет проводить домой. – Я тычу пальцем ей в грудь. – В любое время. Я серьезно, Бэйлор.