Лимитерия
Шрифт:
Орфей над прочитанным задумался. Да, древние любили исписывать стены всякими мифами, однако не думал мальчуган, что вымышленная якобы байка про берегинь и упырей найдёт себе место не абы где, а в недрах Золотой Горы.
— Это что же получается? — удивлялся он. — Миф, высмеиваемый учёными, имеет реальные корни?
Берегини и упыри, две враждебные друг другу расы, каким-то образом оказались вписаны в историю, повествующую о Вие. Или речь шла не столько о взглядоубийце, сколько о самой горе? Орфей не понимал. Даже предположений никаких не имел, способных частично объяснить наличие оного здесь. Не стоит полагать, будто древние тупо настрочили что-то ради забавы. Нет, это неверно. Как раз-таки предшественники людского рода были возмутительными педантами в области
…Ыт… Ьседз… Кеволеч…
Орфей ни с того, ни с сего вдруг захотел покинуть это место. Образовывающийся комок бесконечных вопросов не просто намекал, а прямым текстом говорил: «Уходи отсюда». Тревога росла пропорционально с усиливающейся аурой Нави, холодным дыханием обжигая кожу одинокого человека с палочкой в руке. Будь здесь монстры, Орфей испугался бы не так сильно, как сейчас. Хотя, спрашивается, чего бояться, если древние тёмные храмы подобной атмосферой располагают? Они так-то и делались с расчётом на то, чтобы в какой-то момент человек, пытающийся обогатиться за счёт исследования архаичного наследия, вдруг прислушался к инстинкту самосохранения и убрался восвояси…
…Икев… Ьтыркто… Одан…
— Сестра, — в который раз повторил Орфей слово, ставшее его главной мотивацией в этом приключении. Снова перед глазами Якера образ златовласой Блейз возник, нежно ему улыбающейся. Аквариец сделал глубокий вдох и решительно шагнул вперёд.
…Ьтадж… Ьсолатсо… Огонмен…
***
— …Что ж, это был ожидаемый результат.
С этими словами Кузня прислонился спиной к колоне, по которой скатился на пол. Несмотря на произошедшее, он почему-то улыбнулся и закатил глаза. Наёмник был умиротворённым — а из его разошедшейся раны хлестала кровь безостановочно. Это была не единственная причина, по которой ожесточённый бой между ним и волонтёром закончился в пользу последнего. Но она стала ключевой, ставящей окончательную точку в разговоре двух охотников.
Хог устало дышал, в коленях согнувшись и на них руки положивший. Он дико вымотался за последние три минуты, однако результатом был доволен… частично. Лимит действительно превзошёл себя на сей раз. Вместо того, чтобы активно нападать, как в прошлый раз, волонтёр поступил иначе. Просто стал накидывать псевдо-атаки и изматывать Кузню по полной программе. А потом нанёс сокрушительный удар прямо по ране наёмника, и та из «тяжёлой» преобразилась в «смертельную».
— Ха-х… ха-х… ты же знал… что проиграешь мне, — наконец, выровняв дыхание, Хог выпрямился и посмотрел на поверженного врага спокойным взглядом. Злости в душе больше нет. Она была сиюминутной вспышкой и возникла во многом из-за адреналина. Но сейчас всё подошло к концу. Победитель в партии определился и может в последний раз поговорить с проигравшим.
Кузня стянул с лица бандану и посмотрел на неё. Ему больше нет смысла подавлять собственные чувства. Незачем поддерживать образ хладнокровного убийцы. Всё закончилось. Для него.
— Помнится, ты хотел её у меня забрать, — с беззлобной улыбкой напомнил Кузня. — Ты… кхе-кхе-х… не передумал ещё?
— Нет, но… Эй, погоди-ка! Я совершенно другой ответ от тебя жду. Причём здесь бандана? — возмутился Хог.
— Волонтёр… я буду тебе безмерно благодарен… если ты её сбережешь.
Лимит удивлённо захлопал глазами. Привычно грубый и холодный Кузня заговорил в одночасье не то проникновенно, не то чувственно, отчего потомок Лимитеры несколько растерялся. Он вдруг увидел перед собой человека — который горел живьем. Сие не проявлялось внешне, но оно присутствовало — в голосе, в его интонации, в слегка прерывистом дыхании. Ему было больно,
Боль наёмника — душевная.
— Отчасти ты прав, волонтёр: некоторые вещи в своей жизни мы ещё можем откорректировать. Переиграть. Переосмыслить. Но не тогда, когда решения, нами принятые когда-то, врастают в нас и становятся органичными. Они… кхе-х… не операбельны, как четвёртая стадия рака. Неизлечимы, как ВИЧ. Они становятся частью тебя, и ты с этим уже ничего не можешь поделать.
— Почему ты подался в союз «Тигр»? Был ли в этом смысл? — спросил Хог.
Кузня тихо посмеялся.
Боль в его голосе слышалась отчётливее.
— Наёмникам нельзя заводить семью. Кодекс не воспрещает этого, но и не рекомендует.
— Наслышан об этом. Ещё о том, что провалившего задание наёмника убирают свои же, чтобы он не портил имидж союза.
— Всё решила судьба. Не за меня. За Серафиму. Мою возлюбленную.
Лимит смолк. А диалог двух охотников превратился в монолог одного.
— Росскея — отвратительная страна. За долгие годы так и не смогла достичь маломальского уровня цивилизации. С момента падения Лимитерии она просела во всём, но особенно — в медицине. Практически все лекарственные препараты поступают либо из Лимитеры, либо из Эйрии. Это крайне дорогое удовольствие, — наёмник закашлял. — Серафима с самого рождения обладала слабым здоровьем. Я об этом узнал не сразу. Только тогда, когда у нас родилась дочка. Роды для Серафимы выдались тяжёлыми. Нужны были деньги. Очень большие. В ином случае она бы просто умерла из-за разрушенной энергетики.
У меня был выбор: спасать свою возлюбленную или смириться с её гибелью. Я поступил так, как считал нужным — стал наёмником. Это был единственный способ по-быстрому срубить большой куш. Проблема решилась моментально: Серафима быстро поправилась и вскоре выписалась из больницы. Со следующего заказа я получил бешеный гонорар и смог купить нам жильё. Жизнь более-менее выровнялась.
Ты прав, волонтёр: покинуть союз «Тигр» можно только в одном случае — вперёд ногами. Отныне, связав свою судьбу с ним, ты больше не волен за себя решать. Твою историю пишут руки Синдиката, не твои. Можно ли в бега податься? Наверное, да. Но скрываться придётся всю жизнь, а Майя… кхе-х… она была совсем ещё юной. И Серафиму я не хотел обрекать на вечное по миру скитание. Будь я один — точно скрываться бы начал. Но у меня была семья. Я был уязвим.
— Это — единственное, что у меня осталось из прошлой жизни, — Кузня вновь опустил взгляд на бандану. — Той жизни, в которой ко мне обращались по имени. Я в ней оставил всё. Даже их. Хе-х. Хе-хе-х. Эхехехе…
Наёмник смеётся — а по его щекам скатываются слёзы. Он больше не сдерживает чувств и позволяет им над собой контроль взять. Наконец, когда время пришло, ему можно поплакать. Перестать быть камнем, чьи края безжалостно сточила судьба.
Потому-то Кузня и брал один заказ за другим — ибо это был единственный способ заглушить боль. Алкоголь не помогает. Он только усугубляет и без того шаткое положение разбитой души. Не спасают и женщины, ибо в них маг воздуха видит ту, ради которой отважился свою жизнь обречь на вечную покорность. Не раз Кузня пытался покончить жизнь самоубийством, но револьвер постоянно отвечал ему щелчком. Это настоящая агония, с которой юноша жил, когда потерял свою семью. Он не сказал об этом напрямую. Сие и так ясно было.
— Был ли у меня другой способ расправиться с вами? Конечно, был. Не один и не два. Но я избрал этот. Эмоции подвели к нему, хе-хе, — продолжал говорить Кузня. — Я, как и ты, волонтёр — революционер. Мне стоило оставить Серафиму и Майю и уйти, как это делают мои коллеги, своим отсутствием спасающие своих близких. Я этого не сделал. Полагал, смогу управиться с двумя жизнями — и наёмником быть, и семьянином. Моя революция ничего мне не принесла, кроме боли.
Кузня перевёл дыхание, а затем посмотрел на проникшегося историей бесславного наёмника Хога.