Лимонка в тюрьму (сборник)
Шрифт:
Днём меня повели по коридорам, по складам, получать матрасы и подписывать какие-то бумаги. Через пару часов волокиты, оформления и переоформления меня втолкнули в одну из камер их пятого корпуса. Здание было поздней постройки, но окнами выходило на «корабль», которому было лет двести. Ещё одно, более старое здание не было видно. Но и про него мне много рассказывали. Что там камеры маленькие и что там строение принципиально другое, наподобие Крестов и Бутырки, с большими пролётами. И что на корабле политические и особо опасные содержались, а потом малолетки.
По
Утром меня повели получать матрас с подушкой. Ложек, кружек и шлёмок, как на Бутырке, не выдавали. Потом отвели в хату.
Хата встретила меня с любопытством. С Москвы, да ещё с такой странной делюгой. Блатных, какие были по большому счёту на других централах, я не встретил. В хате были в основном мужики.
Тут появился с верхнего яруса ближних к параше нар глупо улыбающийся мальчишка. Выглядел он как-то странновато и не совсем типично для тюрьмы. Я видел много разных людей, сидевших и сидящих. Разных мастей, понятий и взглядов. Все они были разные, но этот выглядел как-то особо глупо и нелепо.
Мне о нём рассказал смотрящий за нашей хатой, такой же, как он, молодой татарин. Ему недавно исполнилось восемнадцать.
– Он обиженный, пассажир – заехал сюда на несколько месяцев. Суд дал ему пять месяцев, тут досиживает, в июне нагоняют.
– А за что от общака отъехал?
– Он «пилоточник», сам сознался. Говорит, что жена предложила ему на нос пилотку натянуть. Он её спросил – а потом у меня в рот возьмёшь? Ну и нае…ла, сука. Правильно я говорю?
Парень кивнул, так же глупо улыбаясь.
– Он ещё не сразу понял, кто он. Сначала удивлённо спросил – а что тут такого? Пришлось объяснять на пальцах: «Ты её трахал? Потом п…у лизал? Значит, ты у себя в рот брал, да ещё у всех, кто её до тебя имел. Иди парашу оближи, если не понимаешь». Хотя жалко его мне, – продолжал смотрящий. – Дурак глупый, не понимает, что творит, а тут блядь попалась и жизнь испортила. Но что с ним сделаешь? Хоть тонну мыла съест, не отмоется. Но живёт вон на верхнем ярусе, не охота его в «окоп» отправлять, пусть спит нормально… – Смотрящий взглянул на меня с некоторым напряжением.
Но я отнёсся к этому нормально:
– Ну вот… каждому своё – пусть спит, где указали.
– На стирке сидит, круче «Ариеля» стирает. Есть что простирнуть, давай, дашь пару «Примы» и удивляйся только стой.
Во-первых, я привык делать подобные вещи сам и не допускал, чтобы мои вещи кто-то стирал.
Во-вторых, даже если бы я захотел полюбопытствовать, «Примы» у меня не было. Потому что я не курил, фильтровых у меня было немного, на этап я взял только блок «Союза-Аполлона» лёгкий и успел раздать его по дороге почти весь зэкам, кроме пачки, которую отдал на этапе надзирателю, чтоб он не переворачивал у меня баул. Оставалась пара пачек, но ещё могло пригодиться, так как до зоны неизвестно сколько, а мало ли что может случиться.
Но татарин не унимался и стал настаивать:
– Ему тоже надо курить, доставай этапную футболку, «Приму» я с общака ему дам.
– Ну, будь
Все зэки, наблюдавшие за этой сценой, почему-то одобрительно заулыбались. Наверное, ощутив во мне не интеллигентишку, а нормального арестанта, который сам всё понимает и истерик не катает по продолу из-за…
Постепенно я познакомился со всеми. Интересно, но в камере я не встретил ни одного отрицательного персонажа. Ребята попались с юморком, и все были молодые, кроме одного татарина лет за пятьдесят, по имени Али.
Всем нравилось моё огромное и солидное «Обвинительное заключение». По всей видимости, никогда они подобной «отжимки» не видели.
Был там один Саша, он себя тоже назвал «политическим». У него было экономическое дело, но он тем не менее считал, что закрыли его из-за того, что он «перешёл дорогу нынешнему президенту Башкирии». Саша имел совместный бизнес, но его компаньон поругался несколько лет назад с президентом Башкирии. И в итоге тот забрал у них бизнес. А всех, кто руководил, отправил по этапу. Саша сказал, что сам он работал с московскими партнёрами, в столице и жил. Все его предупреждали, мол, не надо ехать в Уфу. Но, говорит, я уже думал, что забыли всё, пять лет прошло, и я не участвовал в конфликте. Но президент всё помнит, оказалось. Пять лет, в общем, не много.
Впоследствии я его видел дважды в клубе, куда меня водили к священнику Николаю на беседу. Там, в клубе, была молельная комната, но я мог общаться со священником только раз в месяц. Там Саша и был кем-то вроде послушника. Мы обменялись кивками.
А второй раз на свидании с моими родителями. К Саше тогда приехал на сутки длительного свидания сын. Жены у него не было, почему – не знаю, но было трое или четверо детей. Старший девятнадцатилетний сын работал и кормил всех братьев и сестёр.
Встретившись в коридоре помещения, где комнаты для свиданий, мы удивлённо поздоровались и обрадованно обнялись. Он выглядел положительно смирившимся человеком, говорил негромко и смотря исподлобья, улыбался, как монах или послушник. И улыбка у него была чистая и какая-то ясная, что ли.
Таких мало я видел в Башлаге, да и в Рослаге вообще. Чаще сломавшиеся смотрят хоть также и исподлобья, но всё-таки заискивающе. Не редко, например, пытаясь перебить вас лестным выводом. Или говорят вам грубые комплименты, приписывая качества, которыми вы никогда не обладали.
Саша, напротив, обратил моё внимание на некоторую резкость и неустойчивость в мыслях и изложении, которыми я всегда страдал.
– Правда, по сравнению с тюремными разговорами ты был полегче и поспокойнее. Говорил тише и медленнее. А сейчас как с цепи сорвался, обезумел будто… Про лагерь не скажу, хоть здесь отдохнём от него, о тебе наслышан в принципе и так.
И мы разошлись. Но вечером я познакомился в курилке с его сыном. Там мы разговорились, и я даже дал ему почитать книгу «Лимонов против Путина», привезённую мне родителями. Чтению он посвятил всю ночь свидания, пока сам Саша отсыпался.