Линия красоты
Шрифт:
Джеральд пробормотал что-то неохотно-утвердительное. Ник стоял, словно приклеившись к двери, раздираемый новым смятением чувств — гневом на предателя-Джеральда и страстной, почти восторженной ненавистью к Барри Груму. Барри — известный мошенник, экс-банкрот и не пропускает ни одной юбки, его неприязнь — для порядочного человека все равно что медаль. Но Джеральд… боже, ведь Джеральд, несмотря ни на что, все-таки его друг!
— Должен вам сказать, Долли Кимболтон просто в ярости, — продолжал Барри. — Этот Уради только-только пожертвовал партии еще полмиллиона.
Ник
Джеральд проводил Барри до дверей, а минуту спустя Ник подошел к двери кабинета, постучал и просунул голову внутрь. Огляделся, проверяя, один ли Джеральд, и с облегчением убедился, что Барри действительно ушел. Джеральд в очках с полукруглыми стеклами стоял у стола и просматривал документы.
— Я вам не помешал? — спросил Ник.
Джеральд проворчал что-то невнятное, с равным успехом способное оказаться и: «Что?», и «Да», и «Нет», но ясно показывающее, что он сердится. Ник вошел и закрыл за собой дверь; ему не хотелось, чтобы кто-то услышал этот разговор. Комната, казалось, еще гудела от жестоких слов Барри. Сиденье низкого кожаного кресла хранило на себе отпечаток гостя. Пахло кожей, застоялым сигарным дымом и мебельным лаком, и эта смесь запахов ясно говорила, что в этом кабинете вершатся большие дела.
— Не помешал, — ответил наконец Джеральд, снимая очки и одаривая Ника быстрой и холодной улыбкой.
— Хорошо… — пробормотал Ник, чувствуя, что слова как-то растягиваются у него во рту. — Я только на минутку.
Джеральд хмыкнул так, словно хотел сказать: «Ну нет, друг дорогой, минуткой ты не отделаешься!» Он положил очки на стол и подошел к окну. На нем были саржевые брюки для верховой езды и желто-коричневый свитер с вырезом, как у матроски: то и другое вместе производило впечатление походной простоты и воинственной решимости. Возможно, Джеральд уже обдумывал пути возвращения наверх. Как это ни глупо, Ник чувствовал себя польщенным от того, что ему позволено видеть Джеральда в домашнем наряде — и в то же время почти с ужасом понимал, что знает Джеральда наизусть и что ему с ним скучно. Джеральд молчал, невидящим взором глядя в сад. Ник тоже молчал, вцепившись в высокую спинку кресла: все оказалось именно так трудно, как он думал, он страшился того, что может сказать Джеральд, но не решался заговорить первым.
— Как Уани? — спросил Джеральд.
— О… — Ему показалось, что в вопросе таится какая-то ловушка. — Вы ведь знаете, он ужасно болен. Говорят, нет никакой надежды.
Джеральд задумчиво кивнул, словно подтверждая, что это вполне естественно.
— Бедные его родители. — Он повернулся к Нику, как будто проверяя, способен ли тот на сострадание к родителям Уани. — Бедняги Бертран и Моник!
— Да…
— Сначала одного сына потеряли… — Оба услышали в этой фразе голос уайльдовской леди Брэкнелл, и Джеральд, испугавшись каламбура, поспешно сменил курс. — Да, такое даже вообразить себе трудно.
Он
— И для девушки тоже просто ужасно.
Ник не сразу понял, о ком он говорит.
— Вы хотите сказать, для Мартины?
— Для его невесты.
— А… да, но дело в том, что она никогда не была его девушкой.
— Естественно, они собирались пожениться.
— Может быть, и поженились бы, Джеральд, но это все был обман. Она ему никто. Платная компаньонка.
Джеральд задумчиво пошевелил бровями, переваривая эту информацию. Ник вдруг сообразил, что никогда прежде Джеральд не расспрашивал его о подробностях гомосексуального житья-бытья, предпочитая обходить эту тему молчанием. И пожалуй, сейчас не лучшее время начинать такой разговор.
— Конечно, мне будет его очень не хватать, — с нервным смешком добавил Ник.
Джеральд придвинул к себе стопку документов, уложил их в портфель и застегнул молнию. Затем поднял взгляд на фотографии Рэйчел и премьер-министра, словно прося их о поддержке.
— Напомни-ка мне, — сказал он, — откуда ты здесь появился.
Ник не совсем понимал, как отвечать на такой вопрос. Пожав плечами, он сказал:
— Ну, как вы знаете, мы с Тоби подружились, и он привел меня сюда.
— Ага, — протянул Джеральд, по-прежнему не глядя на него. — И ты действительно был другом Тоби?
— Конечно, — ответил Ник.
— Странная у вас дружба, тебе не кажется? — И он бросил на Ника быстрый взгляд.
— Нет, не кажется.
— Он, оказывается, ничегошеньки о тебе не знал.
— Но, Джеральд… это же я! Я же не какой-нибудь пришелец из космоса! Мы с ним три года проучились вместе!
С этим Джеральд спорить не стал — он развернулся вместе с креслом и снова уставился в окно.
— И тебе у нас всегда было уютно, верно?
— Конечно… — с трудом выдавил Ник.
— Мы к тебе были очень добры, по крайней мере, мне так кажется. Так? Ты вошел в нашу жизнь — в самом широком смысле слова. Благодаря нам познакомился со множеством интересных людей. Поднялся, можно сказать, на высочайший уровень.
— Да, разумеется. — Ник судорожно вздохнул. — Отчасти поэтому я страшно сожалею о том, что произошло, — и добавил робко и серьезно, — ну, понимаете, об этом последнем эпизоде с Кэтрин.
Джеральд сдвинул брови; он явно не ожидал и не желал извинений, тем более переплетенных с соболезнованиями по поводу его дочери. Однако сдержался и сказал только:
— Боюсь, ты никогда не понимал мою дочь.
— Мне кажется, — отвечал Ник, — человеку, который сам не страдает от чего-то подобного, вообще трудно понять природу ее болезни, я имею в виду, не в какой-то отдельный момент, а вообще, день за днем. Я знаю только одно: она по-прежнему любит и вас, и Рэйчел, несмотря на то что нанесла вам… такой удар. В период маниакального возбуждения она живет в мире, где возможно все. И в сущности, что она такого сделала? Просто сказала правду.