Линия красоты
Шрифт:
— На пять тысяч много не купишь, — возразил Ник.
Сэм согласно усмехнулся.
— Я бы на твоем месте приобрел акции «Исто». Они сейчас в ходу. Цена растет, как на дрожжах. Или, конечно, «Федрэй».
— Компания Джеральда?
— Да, их акции в этом квартале быстро идут в гору.
Эта мысль заинтересовала, но и смутила Ника.
— Как это вообще делается? у спросил он, уже не стыдясь демонстрировать свое невежество — четыре бокала шабли придали ему смелости. — Может быть, ты сам ими распорядишься для меня?
Сэм отложил
— Договорились, — сказал он, широко улыбнувшись, словно желая показать, что все это не стоит воспринимать слишком серьезно. — Будем искать максимальную прибыль. И посмотрим, что из этого выйдет.
Ник полез за кошельком, но Сэм отмахнулся, сказав, что они обедают за счет банка.
— Важный инвестор из другого города, — объяснил он.
Он расплатился платиновой карточкой «Мастеркард»; Ник наблюдал за этим с интересом и легкой завистью.
Уже на улице Сэм сказал:
— Ладно, дорогой, пришлешь мне чек. Мне сюда, — как будто точно знал, что самому Нику в другую сторону.
Они пожали друг другу руки, и только тут Сэм добавил:
— И комиссионные — три процента, согласен? — как будто желая подтвердить уже заключенное соглашение.
Ник широко улыбнулся и покраснел: он об этом совершенно не подумал, и в первый миг эта мысль ему не понравилась. Но, поразмыслив, он понял, что так даже лучше: какой же серьезный бизнес без комиссионных за услугу?
Уани в «Линии S» все еще «подбирал персонал»: Ник поражался его самоуверенности и твердой убежденности, что спешить ему некуда. Секретарша с глубочайшим декольте, по имени Мелани, виртуозно растягивала на весь день несколько телефонных звонков и печать двух-трех документов. Всякий раз, как звонила ее мать, Мелани сообщала, что «у меня тут завал работы, даже в туалет сходить некогда». Уани ходил с потрясающим переносным телефоном «Talkman», который можно было брать с собой в машину или в ресторан, и поощрял Мелани звонить ему во время встреч и сообщать какие-нибудь бизнес-новости, желательно с цифрами. Были еще двое, неразлучные Ховард и Саймон: парой они, собственно, не были, однако трудно было представить одного без другого. Ховард — очень высокий, с квадратной челюстью, Саймон — маленький, толстый, похожий на сову (он притворялся, что собственная полнота его совершенно не волнует). Когда кто-нибудь принимал их за любовников, Саймон разражался визгливым хохотом, а Ховард терпеливо объяснял, что нет, они просто очень хорошие друзья. Ник любил поболтать с ними, когда заглядывал в офис, пошутить, обменяться намеками и понимающими взглядами.
— Я плаваю в бассейне и раза два в неделю хожу в тренажерный зал, — говорил он, непринужденно откинувшись в кресле, все еще немного стыдясь своего хвастовства; и Саймон со вздохом отвечал:
— Эх, надо бы и мне как-нибудь попробовать!
Все они вели себя так, словно не замечали красоты Уани, словно принимали его всерьез. Но, когда на страницах светской хроники «Татлера»
Ник не сомневался: никто из них не подозревает, что он спит с боссом. За десять лет тренировок он научился виртуозно обходить острые углы беседы, способные привести к предательскому румянцу на щеках. Порой ему хотелось сделать скандальное признание и посмотреть, что из этого выйдет; но Уани настаивал на полной секретности, а Нику нравилось хранить тайны. Как прикрытие он использовал свои прежние приключения: вот и сейчас он рассказывал Ховарду и Саймону о случае с Рики, заменив Уани одним французом, с которым встречался на пруду прошлым летом.
— И что же, он красавчик, этот Рики? — поинтересовался Саймон.
Красавчик? Вот уж нет. Понятие «красота» к нему вообще не подходило. Тут было другое: непоколебимая самоуверенность, ровное спокойное тепло, от которого при первом же поцелуе возникало чувство, что знаешь этого человека уже тысячу лет, что это — лишь последний из тысячи прежних поцелуев…
— Он великолепен, — ответил Ник. — Круглое лицо, темные глаза, нос орлиный…
— О-о! — сказал Саймон.
— Правда, начинает лысеть, но это лишь добавляет ему обаяния.
Подумав немного, Саймон сказал:
— Опять ты цитируешь этого… своего…
— В смысле? — чуть обиженно уточнил Ник.
— Ну вот… лысеет, но это… как бишь ты сказал?
— Я не помню, что я сказал. «Начинает лысеть, но это лишь добавляет ему обаяния».
Ховард откинулся на стуле, понимающе кивнул и спросил:
— А борода есть?
— Никакой бороды, — ответил Ник. — Щеки и подбородок явно знакомы с тонким холодком утренней стали.
Все довольно засмеялись. Ник любил вставлять в свои рассказы в самых неожиданных местах цитаты из Генри Джеймса: парни очень радовались, тщетно старались их запомнить, просили Ника повторять снова и снова — им всем нравилась эта игра.
— А это откуда?
— Про утреннюю сталь? Из «Крика отчаяния», романа Генри Джеймса, о котором никто не слышал.
Парни приняли эту информацию философски: вряд ли они что-то слышали хоть об одном из романов Генри Джеймса. Ник чувствовал, что профанирует Мастера, но не мог удержаться: он был влюблен в своего писателя, влюблен в его ритмы, иронию, во все его особенности и даже промахи — быть может, в промахи более всего.
— У этого твоего Генри Джеймса, похоже, за что ни возьмись, все прекрасное и замечательное, — нахмурившись, заметил Саймон.
— Прекрасное, великолепное… удивительное. Нет, скорее, так говорят друг о друге его персонажи, особенно дурные люди. Знаете, в последних его книгах герои становятся все более отвратительны — в моральном плане — и в то же время все больше рассуждают о красоте.
— Ясно… — сказал Саймон.
— Чем они порочнее, тем больше красоты видят друг в друге.