Линия красоты
Шрифт:
— Вы ведь у него живете?
— Да. Приехал погостить на несколько недель, а в результате живу у них уже почти три года!
Бертран кивнул и пожал плечами: видимо, для него это было вполне нормально. Возможно, примерно так прижился в доме дядя Эмиль.
— Я знаю, где это. Мы на следующей неделе туда приглашены. На концерт, кажется, или что там будет. С радостью, с радостью придем.
— Замечательно, — сказал Ник. — Я уверен, будет очень весело. Пианистка — настоящий талант, восходящая
Бертран нахмурился.
— Мне говорили, человек хороший.
— Ну, я не знаю… ах, вы имеете в виду, Джеральд — да, конечно!
— Быстро он идет в гору. Пожалуй, и года не пройдет, как поднимется на самый верх. Как вы полагаете?
— Я… честно говоря, не знаю, — промямлил Ник. — В политике я совсем не разбираюсь.
— Да-да, — добродушно пробасил Бертран, — вы же у нас этот… как его, черт… эстет…
Ника часто расспрашивали о положении и перспективах Джеральда, и, как правило, он старался сохранять лояльность. Но сейчас он сказал:
— Я знаю, что он страстно предан госпоже премьер-министру, но сомневаюсь, что эта страсть взаимна. Кажется, она играет в недотрогу.
Малыш Антуан навострил уши, сообразив, что слышит что-то такое, чего ему слушать не полагается, а Бертран нахмурился над своим ломтиком дыни. Нику подумалось, что в этом доме, должно быть, к сексу — даже в шутках — отношение очень серьезное. Первой заговорила Моник:
— Ах, ее все обожают. Она всех просто гипнотизирует своими голубыми глазами. — И ее собственные, карие, скользнули от мужа к сыну.
— Я бы сказал, это не столько любовь, сколько галантность, — заметил Ник.
— Точно, — проговорил Уани и усмехнулся.
— А вы, как я понимаю, с ней встречались, — уточнил Бертран.
— Пока не случалось, — скромно ответил Ник.
Бертран значительно сжал губы и секунду-две глядел куда-то в пространство, прежде чем сказать:
— Знаете, ведь мы с ней друзья.
— Да, Уани мне говорил, что вы с ней знакомы.
— Она, конечно, великая женщина. Но и с добрым сердцем. — Лицо у него при этом сделалось очень забавное: Нику представился людоед, хвалящий за добросердечие другого людоеда. — К нам она всегда была очень добра, правда, дорогая моя? И я, разумеется, намерен ответить тем же.
— А-а…
— Разумеется, на практике, финансовым путем. Когда мы в последний раз встречались, и… — тут он небрежно помахал рукой, показывая, что не собирается утомлять слушателей разными скучными подробностями, а сразу перейдет к главному, — так вот: я сделаю значительное пожертвование в партийные фонды, и еще… еще… кто знает, что еще! — Он отрезал себе и проглотил ломтик апельсина. — Я, друг мой, думаю так: если тебе делают одолжение — ответь тем же! — И решительно махнул вилкой.
— О, конечно, — ответил
— И никаких жалоб на леди вы в этом доме не услышите!
— И в моем тоже, уверяю вас!
Оглянувшись на покорные лица членов семьи, Ник подумал, что для Кенсингтон-Парк-Гарденс это не совсем верно: по крайней мере, двое там не разделяют всеобщей любви к госпоже премьер-министру. Кэтрин любит произносить страстные монологи о бездомных, а Рэйчел все суше и язвительнее шутит на тему «другой женщины» в жизни мужа.
— Так, значит, наш друг Джеральд поднимается все выше и выше, — уже спокойнее произнес Бертран. — А чем он сейчас занимается?
— Он министр, — ответил Ник.
— Хорошо, хорошо. Чертовски быстро идет в гору.
— Да, он человек с амбициями. И… э-э… леди к нему благосклонна.
— Когда мы пойдем к нему, я непременно с ним поболтаю. Правда, мы уже как-то встречались, но вы нас познакомите заново.
— Буду счастлив, — ответил Ник.
Человек в черном пиджаке начал убирать тарелки, и в это время Ник ощутил, что наркотическая легкость и веселье стали как-то выцветать, из них уходит что-то главное, душевный подъем словно надламывается изнутри. Пройдет четыре-пять минут — и подъем сменится плоским, бесцветным упадком сил. Однако вскоре подали вино, и Ник понадеялся возместить спиртным то, чего не добрал кокаином. Он заметил, что сам Бертран пьет только воду «Мальверн».
Некоторое время Ник пробовал разговаривать с дядей Эмилем о металлоломе (на французском времен Корнеля и Расина), но Бертран, немного послушав их с натянутой улыбкой, не перенес, что на него перестали обращать внимание, и вмешался:
— Ник, объясните мне только одно. Видит бог, я не знаю, что вас связывает с моим сыном. Не хочу лезть в ваши дела, не хочу задавать слишком много вопросов…
— А…
— Скажите мне только одно: деньги-то это дело принесет?
— Конечно, папа, — быстро ответил Уани.
Ник покраснел, с ужасом понимая, через какую пропасть только что перепрыгнул, и добавил:
— Я же эстет, помните? И в деньгах и тому подобном совершенно не разбираюсь. — И растянул губы в улыбку.
— Знаю, знаю, вы человек пишущий… — проговорил Бертран, и снова Нику показалось, что он старается его унизить.
Но Ник знал, что сценарист — важная персона на киностудии, и, хоть ему самому пока похвастаться было нечем, гордо ответил:
— Да, я пишу.
Слишком поздно он сообразил, что следовало бы поимпровизировать, под держать Уани, облечь в плоть и кровь то, что его отец считал пустыми фантазиями.
— Ты знаешь, папа, я хочу издавать журнал, — сказал Уани.