Линия крови
Шрифт:
Эдвард многозначительно смотрел на нее, изогнув бровь.
— Вы этого добились, — прошептала она. — Ваша ПНК воздействует и управляет ДНК, чтобы нейтрализовать этот вред.
— Все правильно, но не полностью. Мы сосредоточили наши усилия на одном из этих направлений. Смерти клеток. Вы знаете, что такое граница Хейфлика?
Лиза покачала головой, чувствуя, что говорить ей все труднее.
— В 1961 году доктор Леонард Хейфлик рассчитал, что максимальный естественный возраст человека примерно сто двадцать лет. За основу своих расчетов он брал число делений клетки до того, как оно прекращается. Число этих делений
— И как это связано с вашей ПНК?
— Мы создали ПНК, которая функционирует, как постоянные теломеры, для того чтобы продуцировать неумирающие клетки и таким образом позволить нам преодолеть границу Хейфлика.
— Проложить тропу к бессмертию.
Блейк кивнул.
— Мы уже на самом пороге вечности.
— Но зачем это делать? Если человек сможет жить вечно, это вызовет массу негативных эффектов. Перенаселенность, голод, застой… Есть причины, по которым нам суждено умирать, пропуская вперед следующее поколение.
— Правильно, но такая опасность существует, если подобная технология доступна всем. Если она в руках элиты — избранных людей, — никакого риска нет.
Лиза ужаснулась. В голове возникло лицо Роберта Ганта. Таков его план? Обеспечить вечную жизнь своему роду, создать неумирающую династию?
— Почему вы им помогаете? — наконец спросила она.
— Потому что я должен. Человечество всегда боролось с ограничениями. Мы покидали наши земли, чтобы пересекать моря, в которых еще никто не плавал. Мы рвали оковы гравитации, чтобы летать. Мы даже покинули нашу планету. Это всего лишь еще один шаг к свободе, безграничной свободе, — разорвать цепи смертности и избавить нас от могил.
Ужас Лизы только усиливался. Днем, работая бок о бок с этим человеком, она как-то свыклась с ним, но теперь видела трещины в его броне, и сквозь них просвечивало безумие.
— Визионеру Реймонду Курцвейлу однажды задали вопрос: «Существует ли Бог?» — Эдвард повернулся к инкубатору. — Он ответил двумя словами: «Еще нет».
Лиза смотрела на человека, а видела сияние мегаломании. [29] Проработав долгие годы в медицине, она знала, что этот недуг редко проявляется в буйном безумии. Наоборот, те, кто им страдают, обычно обаятельны в общении, уверены в своих действиях, считаются очень милыми людьми. Они — монстры, скрытые за маской приятного во всех отношениях человека.
29
Мегаломания — мания величия.
Появление Петры позволило ей не реагировать на последнюю фразу. В руках женщина держала пачку листов. Выражение ее лица оставалось невозмутимым, пока она не вошла в комнатку Эдварда. Он с надеждой взглянул на нее.
— Какой прогноз по мальчику?
— Не очень хороший. Ребенок выглядит здоровым, но его тройные спирали продолжают разрушаться, отбрасывая нити ПНК. Хуже того, этот процесс, похоже, ускоряется.
Эдвард поднял руки, потер глаза, вздохнул, признавая свое поражение.
— Значит, причина
— Он нам больше не нужен, — заявила Петра.
— Но мы подошли так близко, — плечи Эдварда поникли.
— Мы продолжим работу, — подбодрила его Петра. — До успеха рукой подать. И потом, ты же знаешь, они хотят только женщин. Мальчик был в любом случае обречен.
Обречен?
Лиза замерла.
— О чем вы говорите?
Эдвард, охваченный разочарованием, похоже, удивился тому, что она еще здесь.
— Конечно же, вы понимаете, что мужчины с тройными спиралями — мулы. Могут жить вечно, но при этом они — генетические тупики. Только женщины могут передать эту прививку ПНК будущим поколениям.
— Нет, я не понимаю, — Лиза хотела, чтобы они продолжали говорить, медленно подбираясь к магнитной карточке-ключу на столе Эдварда.
Вы не причините вреда этому ребенку…
Блейк фыркнул, развернулся к компьютеру и набрал название файла. На экране появилась клетка в момент деления. Две спирали ДНК — красные, одна — ПНК, синяя. Пара нитей ПНК плавали в цитоплазме. Клетка делилась, спираль ПНК отошла, присоединившись к своим собратьям в цитоплазме. А деление клетки продолжилось, как и обычно. Как только одна клетка разделилась на две, нити ПНК вынырнули из цитоплазмы и присоединились к ДНК, вновь образовались тройные спирали.
— Вы понимаете? — спросил Эдвард.
Да. Теперь Лиза понимала, почему мужчина не мог передавать такую характерную особенность, как тройная спираль. Сперма мужчины содержит половину его ДНК. Яйцеклетка женщины — половину ее ДНК плюс всю цитоплазму и все, что находится в напоминающей желе клеточной жидкости, — митохондрии, органоиды, белки. В данном случае и ПНК. Вследствие этого отец не передавал по наследству тройную спираль — черту бессмертия, поскольку не мог передать цитоплазменную ПНК. Это могла сделать только женщина.
— Та же ситуация с митохондриями, — заметила Лиза. — Все они передаются только по женской генетической линии, от яйцеклетки к яйцеклетке.
— Правильно. Так вы все поняли?
Она кивнула.
— Тогда, надеюсь, вы понимаете, почему мы должны убить этого ребенка?
Ее передернуло.
— Нет… разумеется, нет.
Эдвард вздохнул.
— Он — тупиковый вариант, годится лишь в качестве образца для исследований. Если мы сможем восстановить стабильность его тройных спиралей, излечив от анафилактического шока, тогда его путь лежит на разделочный столик Петры. Она расчленит его и займется исследованием отдельных систем организма, проверяя их реакцию на изменение ДНК. Это гораздо эффективнее, чем ждать десятилетия, пока ребенок вырастет. Наука не может двигаться так медленно, особенно перед лицом такой ерунды, как мораль.
Лиза буквально плюхнулась на стол Эдварда, ноги не держали ее. Она работала всю ночь, медленно отводя ребенка от порога смерти… ради этого?
Лиза успела привязаться к мальчику. Да и как не привязаться к этим огромным, доверчивым синим глазам?
Петра мрачно смотрела на ребенка в инкубаторе, словно на щенка, сжевавшего ее любимые туфли.
— Он бесполезен. Еще одна неудача.
— Многообещающая неудача, — Эдвард похлопал Петру по руке. — Ты проведешь вскрытие, соберешь различные гистологические образцы. Мы сможем многому научиться, даже на этой неудаче.