Линия жизни
Шрифт:
– Выражайся яснее. – Мишель налила ему воды, и морф сделал несколько глотков, из вежливости. Нет, скорее из страха. «Все необратимо изменилось, – думала девушка, глядя на сгорбившуюся в кресле фигуру. – Почему он боится меня? Только из-за способностей? Но он знал о них давно и без зазрения совести много лет использовал меня в своих целях!»
– Ты обещала передать нам, – Хорс подразумевал всех Ц’Остов, – управление ядром реакторов! Но, – он неприязненно осмотрелся, – вместо этого ты снова тратишь драгоценные
– Так, остановись! – Мишель совершенно не хотелось ссориться с морфом, но в последние дни старик сам упрямо нарывался на конфликт. – Я уже не твоя игрушка, запомни это, наконец! Мы ведь договорились буквально обо всем, до мелочей! Ядро реакторов, как тебе известно, нестабильно! Хочешь взять управление? Рискнешь?
Ц’Ост съежился, на миг утратил человекоподобный облик, его кожные покровы мимикрировали, сливаясь с материалом кресла, но спонтанная метаморфоза длилась всего пару мгновений – он быстро взял себя в руки.
– Неужели слово «сотрудничество» тебе не понятно? – Мишель не на шутку рассердилась. Они с Глебом и так прилагали невероятные усилия, нацеленные на поддержание Н-болга. Хорсу никогда не понять, какую цену мы платим за управление подсистемами станции! – обида на миг завладела ею. – Морфы видят лишь конечный результат, внешнюю, очевидную часть процесса, им абсолютно все равно, чем приходится жертвовать ради сохранения целостности станции и хрупкого мира между существами различных цивилизаций!
– Ты злишься? – Хорс снова сделал глоток воды.
– Дождись возвращения Глеба, – посоветовала Мишель.
– Он дурно на тебя влияет.
– Не смей так говорить! Мы с ним… – она запнулась, – мы с ним, как ниточка с иголкой!
– Не понимаю! Не понимаю! – Морф порывисто встал, принялся расхаживать по отсеку. – Вы оба лишились рассудка! Почему?
– Это любовь, Хорс. Простое человеческое чувство!
Морф мрачно взглянул на планету, подернутую дымкой, ставшую неузнаваемой.
– Глеб ничего не добьется. Датчики фиксируют искажение пространства и времени! Планета попала в ловушку! И мы окажемся в ней, если не изменим орбиту Н-болга! Ядро реакторов должно заработать хотя бы на пятьдесят процентов мощности! А чем занята ты? Реставрацией отсеков? Зачем? Армахонты исчезли, они никогда не вернутся, эти палубы утратили смысл!
– Нет, не утратили! Они подходят для нас!
– Хочешь переселить людей?
– Да, хочу! Они больше не будут ютиться в обломках полуразрушенных палуб! И орбиту станции мы не изменим, пока ядро реакторов нестабильно!
– Ты стала совершенно невыносимой!
– Просто я больше не подчиняюсь тебе, Хорс! Восстановление станции – дело долгое и сложное. Мы не отказываемся от своих обязательств. Пожалуйста, передай другим морфам, втолкуй им – мы с Глебом и так делаем все возможное!
Испортив
Оказавшись в коридоре, морф мгновенно мимикрировал, сливаясь с фоном окружающего. Злой, сбитый с толку, он замер, размышляя над сложившимся положением.
Хорс страшился происходящего. Если верить показаниям немногих уцелевших датчиков, следовало признать: мира, вокруг которого обращается Н-болг, больше не существует! В считаные дни он исчез, вместо него остался оптический фантом. Как станция до сих пор сохраняет параметры орбиты, что служит источником гравитации – он просто не понимал, но и инстинкты, и рассудок проявляли единство в оценке ситуации. Н-болг необходимо срочно переместить!
Почему хомо медлят? К величайшей досаде старого морфа только у них есть способности, позволяющие манипулировать основными системами станции.
Хорс отделился от переборки, свернулся в шар, покатился по коридору.
«Глупые хомо! – раздраженно думал он. – В их руках невероятная власть, они способны вершить судьбы миров, а тратят время и силы попусту!»
Он остановился на перекрестке коридоров, вновь нехотя принял человекоподобный облик.
Глеб и Мишель должны спасти станцию! Их непонятная болезнь под названием «любовь» уничтожает здравый смысл. Но с этим, похоже, уже ничего не поделаешь.
Отсек, куда вошел морф, сиял стерильной чистотой. В центре возвышались блоки медицинского оборудования. Все системы жизнеобеспечения работали, и – Хорс снова разозлился – сюда ежеминутно поставлялось огромное количество ресурсов!
Седой старик сидел в глубоком кресле. Его водянистые глаза безучастно созерцали космос, взгляд Русанова тонул в звездной бездне.
Заслышав шаги, он, не оборачиваясь, спросил:
– Какие новости, Глеб?
Не дождавшись ответа, он с трудом повернулся, заметил Хорса, скривился, хотя в глазах вдруг промелькнули искры жизни, упрямые, светлые, пронзительные, непонятные.
– Зачем явился?
Морф мысленно соединился с доступными для него подсистемами, активировал еще одно кресло. Усевшись в него, он мрачно взглянул на Русанова и произнес, стараясь говорить дружелюбно:
– Хочу поговорить.
Русанов изо всех сил старался унять лихорадочный прилив сил, выглядеть как прежде, апатично, вяло, но справиться с чувствами оказалось нелегко.
– Я понимаю тебя, – продолжил морф.
– Понимаешь? – Взгляд Русанова окончательно утратил водянистость.
– Да. Мой сородич держал тебя в плену, мучил слияниями. Можешь ненавидеть его, в частности, но…
– Говори короче. Зачем пришел?
– Глеб тратит время и ресурсы. Неоправданно рискует, пытаясь выяснить судьбу людей, живших на планете.