Линия жизни
Шрифт:
– Бери любого! – щедро разрешил Зига и, заметив сидящего рядом Киру, добавил: – Кроме него! А ты, – обратился он к посыльному, – пришли ко мне нашу княжечку!
Вернувшись от гаири, Сумиля задумчиво ходил по лагерю, внимательно рассматривал элитных бойцов Марии, будто ища среди них нужного. Он был так погружен в себя, что не заметил, как к нему обращались, как его
– Че, худо? – поинтересовался тот, переживая за товарища.
Скривившись, Сумиля помотал головой и тут же громко, чтобы услышали многие, сквозь хрип прозвенел:
– Эй, пройдохи! Кто из вас готов нырнуть со мной в Ванд, на разнюшку?!
Желающих избавиться от скуки и заняться достойным делом нашлось немало: кто поднял в знак согласия руку, кто крикнул, а кто уже направился прямо к Сумиле, дабы первым застолбить место в предстоящей вылазке.
Завидев, как засуетился элитный гай, хитрый мариец вновь подал голос:
– С одним условием, смельчаки! Надо покрасить волосы в рыжий! – он ехидно оскалился.
Поднятые было руки опустились, а шедшие к Сумиле воины либо развернулись, либо как ни в чем ни бывало прошли мимо. Кто-то в сердцах назвал его извергом.
Истинные марийцы носили густые черные волосы, гордились их цветом и считали его неотъемлемой частью себя. Окрашивание волос считалось в Марии делом в крайней степени постыдным, поскольку поступали так лишь невольники и проститутки, цвет волос которых призван был говорить об их социальном статусе. Появление Яны, которую многие уже уважали за умение владеть мечом и катури, пока это отношение ни для кого не исправило.
Ни для кого, кроме Шивы. Влюбленность не только позволяла ему допустить подобное, но даже делала этот шаг привлекательным: через общность внешности он будто становился со своей любимой ближе, роднее. Эта же влюбленность, так измучившая его за последние дни, заставляла Шиву желать на время оставить лагерь, отдалиться, дабы собрать свои непослушные мысли и чувства
– Я пойду, – видя, что у него нет конкурентов, Шива нарочито вальяжно поднял свою руку.
С досады Сумиля аж закусил нижнюю губу: так не хотелось ему брать с собой этого парня – юношу, безусловно, талантливого, но горячего и, что хуже, обладающего сильным марийским акцентом.
Чуть подождав, не будет ли еще желающих, Сумиля выложил свое последнее условие:
– С нами пойдет корсанская девка. Согласен?
Измученное сердце Шивы так сжалось, что он чуть не потерял над собой контроль. Зрачки его расширились, дыхание перехватило, грозились задрожать губы.
– Все равно, – махнул он рукой после паузы, благодаря которой кое-как сумел взять себя в руки.
Хотя минутой ранее Шива искренне жаждал отлучиться от объекта своего желания, перспектива оказаться с ней рядом или даже тет-а-тет теперь стала представляться ему не чем иным, как подарком Богини Дурги. Теперь он сгорал от желания поскорее отправиться в это во всех отношениях интригующее путешествие.
…
– Давай же, повтори еще раз!
– Ка-неш-но, – пытаясь четко артикулировать звуки, произнес Шива.
– Никуда не годится! – кривясь, замотал головой Сумиля, который никак не мог заставить юношу говорить правильно.
Как большинство марийцев, все шипящие тот произносил очень мягко, тогда как корсанцы, коим он должен был вскоре предстать, изрекали их заметно более твердо и отчетливо. А когда ты что-то не задумываясь делаешь с самого детства, враз перестроиться невозможно.
– Вот что мы будем делать, пройдоха, – разочарованно вздохнул Сумиля. – Запомни свои слова: «да», «нет», «пусть», «Хана», «Зуль», «идем», «согласен» и «довольно». И больше ты ничего не говоришь! Корчишь мрачное задумчивое лицо, чтоб никто к тебе ненароком не подошел! Понял меня?
– Понял, – иронично согласился Шива, не в силах отвести взгляд от Яны, которую Сумиля вырядил в каеланское платье.
Конец ознакомительного фрагмента.