Лионель Линкольн, или Осада Бостона
Шрифт:
Отпивши залпомъ изъ жбана порядочное количество напитка, Меритонъ поставилъ жбанъ на столъ и сказалъ:
— Чортъ возьми, Ширфляйнтъ, неужели вашъ баринъ всегда самъ такъ много оставляетъ своего тодди?
— Ну, да, какъ же! Капитанъ оставляетъ только на донышк,- возразилъ Ширфляйнтъ, встряхивая жбанъ, чтобы убдиться, осталось ли въ немъ что-нибудь, и допивая залпомъ оказавшійся небольшой остатокъ, — а это ужъ я потомъ самъ длаю легкую надбавку, чтобы лучше лилось въ горло. Скажите, однако, мистеръ Меритонъ, что васъ привело сюда въ такой часъ?
— Да, вотъ именно! Этотъ морозъ вышибъ у меня изъ головы
— Что-нибудь затвается? — спросилъ Ширфляйгтъ, подставляя гостю стулъ, на который Меритонъ молча слъ, и самъ садясь на другой. — Я такъ и подумалъ, когда капитанъ вернулся голодный, какъ волкъ, между тмъ какъ онъ передъ тмъ надлъ парадный мундиръ, чтобы хать на ужинъ къ вашимъ господамъ.
— Не то, что затвается, а уже затялось и сдлалось. Мой баринъ сегодня вечеромъ обвячался въ королевской капелл.
— Обвнчался! Ну, съ нами, слава Богу, такого несчастья еще не случилось. Будетъ ужъ того, что намъ отрзали ногу. Я бы ни за что не остался жить у женатаго барина. Помилуйте, мистеръ Меритонъ, вдь тотда получается двое господъ: одинъ въ штанахъ, другой въ юбк. Съ меня достаточно одного.
— Все зависитъ, Ширфляйнтъ, отъ общественнаго положенія, какое занимаютъ господа, — возразилъ Меритонъ, принимая сострадательный видъ по отновгенію къ собесднику. — Разумется, армейскому капитану, если онъ всего только армейскій капитанъ, жениться было бы безуміемъ. Но вдь у насъ замокъ Рэвенсклиффъ и домъ на Сого-Сквер, мы со временемъ баронетами будемъ и будемъ получать пятнадцать тысячъ годового дохода. Это разница.
— Не пятнадцать тысячъ, мистеръ Меритонъ, — съ явнымъ неудовольствіемъ возразилъ лакей Польварта, — а всего только десять, я слышалъ.
— Ну вотъ еще! Я вамъ самъ могу насчитать больше десяти, а въ дйствительности, я увренъ, наберется еще больше.
— А, да не все ли равно, пусть будетъ хоть двадцать тысячъ! — съ сердцемъ воскликнулъ Ширфляйнтъ, вставая и принимаясь мшать головешки въ камин. — Только вдь это нисколько не поможетъ вамъ исполнить порученное вамъ дло, мистеръ Меритонъ. Вы должны вспомнвть, что у лакеевъ при бдныхъ армейскихъ капитанахъ помощниковъ нтъ, и что имъ тоже нуженъ отдыхъ. Что вамъ угодно, мистеръ Меритонъ?
— Мн нужно повидаться съ вашимъ бариномъ, Ширфляйнтъ.
— Это невозможно! Онъ спитъ подъ пятью одялами. и если я трону изъ нихъ хотя одно, я потеряю мсто.
— Въ такомъ случа я самъ это сдлаю, потому что видть его мн необходимо. Онъ въ какой комнат? Вотъ въ этой?
— Да, въ этой. Вы его найдете гд-нибудь подъ множествомъ одялъ, — отвчалъ Ширфляйнтъ, отворяя дверь въ капитанскую спальню и будучи увренъ, что Меритонъ будетъ, по меньшей мр, убитъ за свои дянія.
Меритонъ прошелъ въ спальню, а Ширфляйнтъ поспшилъ вернуться на свое мсто у камина, боясь, чтобы попутно и ему чего-нибудь не влетло.
Меритонъ долго трясъ капитана, прежде чмъ удалось его добудиться. Наконецъ, Польвартъ пробормоталъ сквозь зубы:
— Чертовское было дло. Если бы мы хорошенько пользовались ногами, мы бы ихъ захватили. Ты берешь этого человка себ въ мужья? Хорошо… Очень хо… Что за чортъ? Чего это вы меня трясете?
— Это я, сэръ. Меритонъ.
— Кто бы вы ни были, какое вы имете право такъ со мной обращаться?
— Я къ вамъ прибжалъ со всхъ ногъ, сэръ. На Тремонтъ-Стрит случились ужасныя вещи.
— Чего тамъ ужасныя? Я знаю, что вашъ баринъ женился, я самъ провожалъ въ церковь его невсту. Полагаю, больше ничего необыкновеннаго не случилось и не могло случиться.
— Хорошо бы, если бы такъ, сэръ. Барыня въ обморок и не приходитъ въ себя, баринъ ушелъ изъ дома неизвстно куда, а мистриссъ Лечмеръ приказала долго жить.
Не усплъ Меритонъ всего договорить, какъ Польвартъ уже сидлъ на кровати и машинально одвался. Въ томъ порядк, какъ разсказывалъ Меритонъ, Польварту представляось, что мистриссъ Лечмеръ умерла именно вслдствіе этого внезапнаго и таинственнаго разлученія новобрачныхъ. Припомнился ему также и странный случай въ церкви во время внчанія.
— A какъ себя чувствуетъ миссъ Дэнфортъ? — спросилъ онъ.
— Она держитъ себя очедь мужественно и спокойно. Миссъ Агнеса не способна падать духомъ и терять голову.
— Охотно врю. Она предпочитаетъ кружить головы другимъ.
— Это именно она, сэръ, и послала меня къ вамъ просить васъ, чтобы вы немедленно пожаловали на Тремонтъ-Стритъ.
— Она, пріятель? Сама? Пожалуйста, подайте мн поскоре вотъ этотъ сапогъ. И хорошо, что одинъ: скоре обуешься. Теперь вотъ эту куртку… Ширфляйнтъ. Куда ты, негодяй, запропастился? Давай сюда скорй мою деревянную ногу! Живо!
Явился Ширфляйнтъ, и такъ какъ онъ былъ лучше Меритона знакомъ со всми тайнами капитанскаго туалета, то одваніе пошло быстро, и капитанъ скоро оказался въ полной экипировк.
Одваясь, онъ продолжалъ разспрашивать Меритона о событіяхъ на Тремонтъ-Стрит, но тотъ разсказывалъ такъ запутанно и такъ безтолково, что ровно ничего нельзя было понять. Кончивъ одваться, онъ накинулъ свою шинель, взялъ Меритона подъ руку и, не обращая вниманія на дождь и снгъ, поплелся съ грхомъ пополамъ туда, гд, какъ ему было сказано, его дожидалась красавица Агнеса Дэнфортъ. Несмотря на свою деревянную ногу, онъ шелъ съ такимъ истинно-рыцарскимъ усердіемъ, которое, будь тогда другія обстоятельства и другой вкъ, доставило бы ему, несомннно, званіе героя.
Глава XXV
Гордое дворянство! Какимъ ты теперь кажешься маленькимъ, маленькимъ!
Несмотря на усердіе, съ которымъ капитанъ Польвартъ торопился исполнить приказаніе своей капризной красавицы, онъ, подходя къ дому на Тремонтъ-Стрит замедлилъ шаги и сталъ глядть въ его освщенныя окна. Дойдя до входной двери, онъ остановился и прислушался. Въ дом слышна была ходьба и хлопанье дверями, какъ всегда бываетъ при покойник. Наконецъ, онъ собрался съ духомъ и постучался. Войдя въ домъ, онъ попросилъ Меритона провести его въ маленькую гостиную. Тамъ Агнеса уже ждала его. Видъ у нея былъ серьезный, сосредоточенный, такъ что капитанъ не ршился обратиться къ ней съ тмъ цвтистымъ привтствіемъ, которое заготовилъ, было, дорогой. Принявъ и самъ такой же серьезный видъ, онъ отраничился словами сочувствія и вопросомъ, не можетъ ли онь быть чмъ-нибудь полезенъ.