Липовый барон
Шрифт:
Кто-то, может, скажет, что я – сволочь, пытал беззащитного. Это ваше право. А я видел другое. Грезил у жреца и смотрел, как этот кто-то убивал и насиловал моих земляков. Как вы думаете, дрогнула у меня рука?! Тупо выдавил левый глаз большим пальцем (выдавленные глаза по ощущениям напоминают мыло на пальцах, хрен отмоешь – не спрашивайте, откуда знаю, не отвечу), сломал пальцы на левой руке, залез лезвием ножа под ногти…
Другие отмороженные или излишне романтичные думают, что штаны пахнут ромашками, когда человека пытают. Нет, в таких случаях всегда воняет
А что?! Хотите узнать про это в реале? Идите в горячую точку, они каждые пять-шесть лет возникают. Не верите? Учите историю. Я многое мог бы рассказать про последние войны, не со своих слов, их я приберегу, а со слов товарищей.
Смешно, но героев первой и второй кампании с чехами на родине встречали как убийц и отморозков. Нас не хотели брать не то что на гражданские службы, но и в милицию (в которой был жёсткий кадровый голод с учётом смертности в девяностых), даже обратно в армию. Вы – отморозки! Нам такие не нужны! Я это помню и поэтому никогда не сознаюсь. Вы уверены, что вам это надо знать?!
В общем, сделал то, что сделал. Так надо, и всё на этом.
Выяснил я немногое. Это тело недавно вернулось с найма. Оно не прибилось к отряду Лейта, который он набирал после смерти Жамута. Старик его выпер за тупость. Узнал, что девок сдали по определённым точкам. А больше мне и не надо было знать…
Свой бордель я искал долго. Ловил кареты, но возчики тоже не дураки – не тормозили. Я бы на их месте тоже бы не стал. Стоит кто-то в сумраке и голосует. А оно мне надо – останавливаться?! Пришлось своими ножками идти до борделя, где куражатся мои кореша. Как оказалось, меня там уже все более-менее трезвые ищут.
– Кор, где вы были?! Мы вас разыграли в кости… – говорил Гумус, а сам был настороже.
– В смысле разыграли?
– Кор-сэ и я разыграли вас, как вы меня… – мямлит и жмётся от удара, который должен был бы последовать.
– Не ссы. Я не сержусь. От меня ты никогда не узнаешь ничего, кроме подзатыльников, да и те – за дело, – услышал я от себя. – Сознайся. Это же не твоя идея, а Латьяуна.
– Кор… – замямлил Гумус.
– Забудь. Ну, где та, что меня выиграла?!
На свету оказалось, что я запачкан в крови. Палево. Она на коричневом цвете камзола не особо выделялась, но заметна. Юдус первым просек фишку.
– Было?
– Не без этого.
– Чисто?
– Надеюсь, не придерутся.
– Надо было?
– Надо…
Вот и весь разговор.
Я скинул с плеч камзол, чтобы никто больше не разглядел. Намотал его на руку и таскал, будто жарко.
Выиграла меня не кто-нибудь, а Халла.
– Ты мне должен два золотых, – прошептала она, целуя меня.
– Только два?! – воскликнул я.
– Целых два! – поправила она.
Где справедливость?! Я весь такой из себя замечательный, а мой оруженосец на порядок выше котируется, чем его рыцарь. Надо узнать, кому ушло золото мимо моих
– Ты знаешь, от тебя как-то странно пахнет… – сказала она мне после того, как основное уже произошло.
Ну да, не спорю. У женщин обоняние сильнее. От меня пахнет кровью. Для меня это запах соли, желчи, еще чего-то сладкого и непонятного. А как она учуяла-то?!
– Ты – мой! Ты знаешь об этом?
– Не знаю. О чём ты?
– Да, это я так… – замялась баронесса.
На люди мы вышли не в самый удобный момент. Ивар краснел, бледнел, но не мог отбить свою романтичную дурочку от навязчивого пьяного типа. Плюс один к его мозгам – не лезет на того, кто выше его по рангу.
– Ивар, ты прав. Чуть что, я поддержу, – шепнул я.
Кто-то сейчас завоет о благородстве и прочей хрени. Скажу просто, в удобной для понимания форме. Студент-пэтэушник на тусовке мажоров качает свои права. Это в подворотне решает сила, а на публике обтекай и не вякай.
– Латьяун, это твой друг?! – спросил я.
– Нет, – удивлено ответил он мне.
– Ивар, утопим в крови тех, кто сомневается в нашей миролюбивости…
Не знаю, что там перемкнуло в мозгу у Ивара, а я в первые ряды не стремился. Врать не буду, всё обошлось миром. Никаких драк или тем более дуэлей. Просто когда за твоей спиной поддержка, то и ответка другая.
Вот такой он, мастер меча. Дурак вроде меня уже ввязался бы в кипеж и отползал в ужасе, а он умнее. И не надо путать трусость с благоразумием от безысходности. Мастер на то и мастер, что понимает, когда можно, а когда бой лучше не затевать. Всё остальное – это слюни и романтика их фанатов…
Сам не понимаю, как так получилось, что в Весёлом мы запели песни. Халла жмётся ко мне. Ивара окучивает романтичная подружка, но не так открыто. Латьяун спит в кресле. Юдус наверху кого-то там жмёт. Гумус, сука, кого-то обносит. Мой оруженосец не ангел, и если он к кому-то усиленно прижимается, то это уже повод для моего вмешательства.
– Иди сюда! Ты что делаешь? – Сам я на ногах с трудом стоял.
– Кор… Не удержался…
– Дурак! Много?
– Не знаю…
– Треть нам… Остальное возвращай! И завязывай… Чтобы я этого больше не видел.
По факту самое противное – это когда напившаяся знать начала завывать на разные голоса песни. Господи, если б вы знали, как я хочу спеть что-либо на русском!
Одна тварь (не будем показывать на неё пальцем, но это был Юдус) напомнила, что я знаю песню про пехоту. Ты-то откуда выполз? Юзал бы дальше бабу и не вякал про меня!
Врать не буду, что все так уж желали услышать мои песни, но есть вызов, а на него надо отвечать. Спел из творчества Горшка, когда того переклинило на оперу. Хрен знает, как я там перевёл, но основной смысл передал: «Тут и ограбят, и убьют, оболгут и обессудят. Едят отцы своих детей. Люди – добрые люди». После этого меня петь уже никто не совращал. Людям нужно веселье, а не правда жизни…