Лирика смутных времен: не о любви
Шрифт:
Вот видите, я даже рифму
Сюда поставить не хочу.
Неправильно живущий город
Неправильно идущим днем,
И я, неправильно так молод,
Неправильно рождаюсь в нем,
Неправильно пью чашку чая,
Дышу, живу, хожу, люблю,
Неправильно весну встречаю
И снова чашку чая пью,
Я
Не в тот день, час, на меньший срок...
Неправильно сажусь за парту,
Неправильно учу урок.
Неправильная там посадка...
К чему тогда весь этот бред?
Стихам есть место в беспорядке,
Стихам в порядке места нет.
Фонари
Ночь свободная, к жизни негодная,
Тьма, засасывающая вдали...
Но от Заячьего до Обводного
Фонари горят, фонари.
В свете тусклом, больном, неотчетливом
Чье-то лето, его не вернуть.
И над северными болотами
Небо черное, черная ртуть,
Город черный с оттенками серого,
Мир всеобщей большой нелюбви.
И не знаю я, что бы мы делали,
Если б рухнули и фонари.
Ланцелот
Бессильные перед лицом врага,
Готовые открыть свои ворота,
Отдать себя кровавым их богам...
Мы ждем, однако ж, скоро Ланцелота.
Бесстрашный, он придет и всех спасет,
Решительной рукой убьет дракона.
Но не идет чего-то Ланцелот,
И на главе у чудища корона
Не спадет.
Увяз быть может где-то под Москвой,
Напился и ночлежке завалялся,
Или неблагодарности людской
Он, Шварца прочитав, перепугался...
Ну не идет проклятый Ланцелот,
Не слуху о нем, в общем-то, ни духу,
Лишь где-то бабка с яйцами бредет,
Или с косой, коварная старуха.
Ну не идет, проклятый. Вот урод!
Но мы все ждем, а вдруг сейчас придет!
Воистину блаженна наша вера.
Придет, но только вот не Ланцелот.
Давно пора ждать в гости Люцифера.
Придет, сметет уставший этот мир,
Свершит добро впервые, напоследок.
Тогда спадет ничтожный наш кумир,
И явится его великий
И упадет кровавая звезда,
И сын волков родится у кого-то...
И вот тогда поймем мы, лишь тогда,
То, что напрасно ждали Ланцелота.
Тонко
Она была так хороша, так нежна, но вот те на: она была чужая чья-то жена, осуждена, больна, безумна, обречена, как вся страна, в которой долго назревала война, и вот она. А он был для нее слишком плох: дурак и лох, и как он там растил двоих своих крох, то знает Бог, а как он сам еще выживал, никто не знал. Он не был добр, его звериный оскал все выдавал. Сто лет назад еще супруга была, вон родила, намучалась, потом другого нашла и с ним ушла. А он остался в коммуналке один среди картин, обоев рваных, ярких витрин, где магазин, в котором его знал продавец, тот сам отец, уже полгода безутешный вдовец, врачи сказали, что не жилец, и он старается приблизить конец, за стопейсят бутылка и огурец, он молодец. Настало время возвращаться к любви. Ну познакомились неважно как, и..... Герой, короче, все, что надо, узнал, ее послал. Купил бутылку и пошел на войну, зачем-то нужно брать чужую страну, ее отправил к мужу, тот оставил одну за всю вину. Приняв вину, вино, купив молока в том магазине у того мужика, она уплыла далеко в облака, сказав пока. И растворился в придорожной пыли весь этот сон о погибшей любви. Но суть-то в том, что у священной земли есть корабли, права Диана, но, плыви-не плыви, ты все равно окажешься на мели, и нет пути из той священной земли, и нет альтернативной любви, да и не надо, потому и не рви. Тонко.
***
Сначала - звук, никак иначе,
Без звука нет ничего нового,
Но звук один немного значит,
И после звука было слово,
Потом слова сложились в строчки,
Добавлен перечень имен...
В конце всего - большая точка,
И этот мир был сочинен,
Потом прекрасно зарифмован,
Прошел через цензуру с боем,
И после был опубликован
На первой полосе Плейбоя,
Среди красоток безупречных
И в безупречных туалетах.
Плейбой потребен, статус вечен,
Перефразируя поэта.
Мы этот вечный стих читаем
На протяжении всей жизни,
И вдруг случайно замечаем,
Что в этой строчке нету рифмы.
Одна, всего одна оплошность,
Цензуры ль требованье это,
Бессмысленной, жестокой, пошлой,
Висящей вечно над Поэтом?..
Мы это не сейчас узнали,
И это стало нам судьбою:
Забыли, не зарифмовали
В соседних строчках нас с тобою,
И вот висим вдвоем в пространстве
И портим общую картину.
Нас удалят за хулиганство,
Таких хороших и невинных.